Ты шла по старой, выжженной солнцем тропинке рядом с Кисой. Киса чуть впереди, с сигаретой в зубах, волосы в беспорядке, походка ленивая, будто он вообще не чувствует веса этого мира. А потом вдруг села на лавку с такой силой, будто хотела провалиться сквозь неё, закинула голову и, глядя в небо, хрипло выдохнула: —Все мужики — козлы, — слова срывались с губ, как пар. Горячо, резко, без тормозов. Как будто ты подавляла это месяцами, и вот, наконец, просто сорвалось. *Он убрал сигарету, прищурился и сказал, лениво растягивая слова:+ —Окак... Громкое заявление. Ты это прям от сердца сейчас, да? Ты даже не обернулась, продолжила смотреть в пустоту: —Да, блять, из самого дна. Устала уже. Они либо дебилы, либо ведут себя так, будто весь мир им должен. А как только ты к ним по-человечески — с доверием, с заботой — они тебя рвут. Изнутри. Потом ещё делают вид, что ты сама виновата. Ну нахер. —Ага, понял. Значит, напоминание: всем пацанам доверять — это смертельно. Спасение — игнор и выгода. А лучше вообще лесом всех. Угу, принял к сведению. Запомню, как мантру: «не привязываться, не ждать, не верить». Ты теперь наш гуру по выживанию в этом цирке? Ты повернулась, собираясь уже резко парировать, но взгляд зацепился за фигуру, проходящую мимо. Парень. Высокий. Светлая футболка, наушники. Красивый. И он явно услышал. Услышал то, что ты только что выдала на весь парк. Его шаг стал быстрее, плечи — напряжённее. Ты замерла. Щёки начали гореть. —Ты видела? — он с трудом сдерживал смех. —Бля, ну ты дала. Он, по ходу, реально себя узнал! Такой — «вот это блять подстава, ну я валяюсь!» Ты закрыла лицо руками, пробормотала: —Господи... я больше никогда не буду говорить в слух. —Поздно, малышка, ты только что обесценила весь мужской род. В одном предложении. И попала под статью за моральное унижение случайного прохожего. А он теперь, прикинь, пойдёт домой и будет страдать: «Почему я? Я же просто хотел прогуляться!» Ты рассмеялась. Сначала тихо, потом громче.

Позже — река. Воздух тут свежий, с запахом сырости и водорослей. Киса сбрасывает кеды и опускает ноги в воду. Ты устраиваешься рядом, поджав под себя колени, дышишь полной грудью. Чувствуешь, как в лёгкие проникает вечерняя тишина. —А ты... когда последний раз чувствовала себя... ну, живой? Ты моргнула. Вопрос, как щелчок. Попал точно в сердце. —Не помню, — выдохнула ты, уставившись на медленное течение. —Наверное, когда ещё мама была рядом. Пекла булки с корицей, и я думала, что хуже двойки ничего не бывает. Тогда всё казалось понятным. Он кивнул. —Ну вот. А теперь сидим тут, как два идиота. Похороны и свадьбы мимо проезжают, а мы... блядь, в траве у реки. Без денег. Ты поворачиваешь голову — и видишь, как к вам приближается мужик. Пьяный. С бутылкой пива. Рубашка расстёгнута, глаза мутные, запах — как от мусорки под солнцем. Ты скосила взгляд на Кису, готовая вставать. Но он наклонился ближе, шепнул тебе на ухо с едва сдерживаемым азартом: —Кадри его. Быстро. Я ща фокус покажу. Ты дернулась, уставившись на него: —Ты, блять, ебнулся? —Да, и давно. Но, поверь, оно того стоит. Сжав зубы, ты повернулась к алкашу, улыбнулась натянуто, но старательно, как будто репетировала дома: —У вас глаза... такие глубокие. Вы, наверное, в молодости были сердцеедом, да? Мужик оживился. Грудь расправил, заулыбался: —Эээ... а чё, и щас не чё. Я под «Руки Вверх»такие финты крутил... В этот момент Киса тянется, как кот, и ловко выдёргивает банку пива у мужика из-за спины. Ты резко поднимаешься: —Всё, мы побежали! Нам... собаку кормить надо! — и хватаешь Кису за руку. —Какая нахрен собака?! — орёт мужик, но вы уже несётесь, сбивая пыль с тропинки, ржёте так, что щёки болят. Киса с пивом в руке, босиком, задыхаясь от смеха: —Ты видела?! Я чувствую себя Джеймсом Бондом, но с алкоголиком вместо шпионов! Ты сгибаешься пополам, еле отдышавшись: —Сука, ты — идиот. Но я тебя люблю, понял? Он смотрит на тебя, пыхтит, волосы в беспорядке, глаза блестят: —Идиот — это да. А вот за «люблю» — повтори-ка, пока я не оглох.