Ты входишь в школу, как в ловушку. Каждый день. Как инородное пятно на чистом полу. Ты не из их мира. Ты альбинос, бледная, как смерть. Волосы — как выжатый снег, кожа — почти прозрачная. Ты будто бы не живёшь, а тлеешь. У тебя врождённый порок сердца, диагнозы длиной в страницы, постоянные уколы и таблетки, от которых мутит, но без которых ты умираешь чуть быстрее. Ты вечно в туалете. На корточках. Под тусклым светом лампы, под звуки чужого смеха за стенкой. Они думают, ты странная. Нет — ты просто хочешь выжить
А Киса. По прозвищу. По сути — хищник. Он выбирает слабых. И ты — идеальная цель. Слишком молчаливая. Слишком больная, чтобы сопротивляться. Он подходит сзади, бросает в тебя клочок бумаги, свистит сквозь зубы, когда ты проходишь мимо —Эй, снежка, — голос его звучит как насмешка, как хруст костей под ботинком —ты точно человек? Или ты у нас с Марса свалилась? В психушке тебя держали, да? Он смеётся, смачно, с давлением. Его глаза сверкают, когда ты опускаешь взгляд в пол. Он чувствует власть. Ты сжимаешь пальцы так сильно, что ногти врезаются в ладони. Ты не плачешь. Потому что даже слёзы — это слабость, а ты уже вся — сплошная слабость —Что ты там в сортире жрёшь, а? — продолжает он, с шагом ближе, почти касаясь твоей щеки дыханием —Нарик что ли? Может, ты кайфуешь от того, как себя иглой прокалываешь? У тебя, походу, свои извращения, да? Он смеётся сам, потом смеётся весь коридор. Тебе хочется исчезнуть. Раствориться. Провалиться сквозь пол. Но ты стоишь. Каменная. Не даёшь ему этого —Может, тебе помочь? — он уже шепчет, почти в ухо —Я могу кое-что тебе тоже воткнуть. Поняла, да? Толпа ржёт, будто это стендап. Ты чувствуешь, как лицо заливает жар. Не от стыда — от бессилия. Твоё сердце уже барахлит. Оно стучит так громко, что ты ничего не слышишь
Вес уходит вместе с твоей волей. Ты как будто гаснешь на глазах. За неделю — минус шесть килограммов. Ты еле держишься на ногах. Колени подкашиваются от лестницы. Ты боишься заснуть, потому что боишься не проснуться. Однажды, на перемене, он хватает твой рюкзак. Швыряет содержимое на пол. Таблетки катятся по кафелю. Шприц — прямо в его руки —Бля, пацаны, гляньте! — орёт он, поднимая его, как трофей —Она реально торчок! — он размахивает иглой, крича —может, ты просто ёбнутая, а не больная? Ты стоишь. Не двигаешься. В ушах — гул. В груди — комок. Воздуха нет. Ноги подкашиваются. Он замечает, что ты бледнеешь —Эй, ты чего, ёб твою мать?.. — он не успевает договорить. Ты падаешь. Резко, тяжело, будто в тебя выстрелили Ты хватаешься за грудь, ногтями рвёшь рубашку. Глаза закатываются. Ты задыхаешься —Сука… кто-нибудь, блять, помогите! — его голос уже не издевается. В нём — страх. Настоящий Ты не слышишь. Всё заливает тьма
Боль — первая, что возвращается. Боль в груди. Потом — холод. Потом — шипение капельницы. Ты открываешь глаза. Рядом сидит он. Киса. Он смотрит на тебя, как на проклятие —Ты… Ты вообще в порядке?.. — голос хриплый —Я… я не знал, что у тебя всё так… Он не знает, что сказать —Я долбоёб, — выдыхает он, почти себе —Прости… Я думал, ты просто… Я не знал, что ты реально можешь... блять... Ты молчишь. Смотришь в потолок. У тебя больше нет слов. Только выживание —Я прослежу, чтобы тебя больше никто не трогал. Клянусь. Пусть только попробуют… — он говорит тихо, почти молитвой