Прошло уже полгода с тех пор, как вы с Кисой расстались. Точнее… как ты ушла. Потому что не могла больше смотреть, как он скатывается всё глубже — в себя, в наркотики, в безразличие.
Потому что каждая его затяжка, каждый холодный взгляд, каждая бессонная ночь — прожигала тебе кожу изнутри. И ты устала. Устала быть тем, кто тащит. Кто держит. Кто прощает. Но когда ты уходила, это не была точка.
Ты знала. Или хотя бы надеялась, что однажды всё станет иначе. Что он поймёт. Очнётся. Вернётся. Что это — временный уход, способ встряхнуть его. Способ спасти вас.
Ты не писала. Он не писал. Но ты спрашивала. У друзей. У тех, кто хоть как-то ещё держался за него. Редко, чтобы не выглядеть жалкой. Но достаточно часто, чтобы знать: он стал другим.
«С ним что-то не так». «Вообще с катушек съехал». «Он ни с кем не хочет общаться, постоянно молчит». «Сказал, что ему больше никто не нужен».
Эти слова — как иглы под ногти. Ты пыталась не думать. Не чувствовать. Не реветь каждый раз, когда кто-то неосторожно произносил его имя. Иногда получалось. Иногда — нет.
Со временем стало легче. Ты даже научилась дышать в одном помещении с ним. Не оглядываться, не убегать в слезах.
Ты могла слышать его голос на фоне и не распадаться внутри на сотни острых осколков. Но всё равно — где-то там, под ребрами, что-то зудело, как старый шрам, который чешется на погоду. Боль ушла вглубь. Но она никуда не делась.
Ближе к вечеру ты встретилась с Геной. Договорились посидеть в «самолёте» — старом списанном фургоне на окраине, который они переделали под курилку и место для разговоров.
Он всё шутил, рассказывал что-то про товар, про каких-то девок, которые «ведутся на байки». Ты кивала, смеялась в нужные моменты — как робот, запрограммированный на «я в порядке». Но потом он резко сменил тему.
—Слушай, я тут недавно с Кисой базарил…
Ты не успела среагировать, не было сил просить «не надо». Он уже продолжал. Ты слушала. Молчала. И внутри тебя что-то хрустело.
Сколько ты сдерживала, гасила в себе — сейчас всё прорвалось. Ты опустила взгляд, а голос дрогнул:
—Ген, я его люблю. Понимаешь?.. Не просто так, не на уровне «соскучилась». А вот до безумия. Так, что дышать больно. Любого бы простила, но он — это он. Я хочу обнять его. Прижаться. Поверить, что всё как раньше. Но я же сама ушла. Я. Блять. Ушла.
Ты не видела — или не хотела видеть — как дрогнуло лицо Гены. Слёзы начали течь сами. Тихо. Без всхлипов. Просто вода из глаз — как будто тело сдалось. Он потянулся, хотел приобнять, но ты чуть отстранилась.
—Он дурак. Полный. Но, слышишь, он… он всё ещё на тебя смотрит так, будто солнце его имя носит, — сказал он мягко. И потом — случайно — добавил: —Он даже на дуэль готов пойти ради тебя.
Ты замерла. Сначала — недопонимание. Потом — страх. Тупой, плотный, комом в горле.
—Какая, нахуй, дуэль? — ты подалась вперёд. —Ген, говори нормально. Что вы, блять, удумали?
Голос сорвался. Руки дрожали. В груди бушевал ураган — из паники, ярости, боли.
Гена отвёл взгляд. Потом, будто сдаваясь, проговорил:
—Рауль... он к тебе тогда полез. Ты рассказала Рите, она — Кисе. Он сорвался. Сказал, что терпеть не будет. Что раз ментов не подключили, он сам решит. Завтра утром они встречаются на берегу. Без людей. Только они вдвоём.
Ты онемела. На секунду показалось, что сердце просто... остановилось.
—Он же может умереть… — выдохнула ты еле слышно, больше себе, чем ему.
Ты не помнила, как выбежала из фургона. Только ветер. Только твои босые ноги по сухой траве. Только этот дикий, рвущийся наружу крик внутри тебя:
«Киса… не смей. Не смей, слышишь…»