Был яркий, слепящий день. Солнечные лучи пробивались сквозь щели в жалюзи, расползаясь по полу тонкими полосками света. Они падали на твоё лицо, на книгу, на одеяло, будто специально пытаясь вывести из себя. Комната пахла теплом, затхлым воздухом и усталостью. Ты слышала, как за окном радостно кричали дети, играя во что-то на улице. Где-то вдалеке щебетали птицы. Мир жил своей жизнью. А внутри тебя — была тишина. Густая, вязкая, с металлическим привкусом злости. Ты лежала на кровати, без сил листая страницы книги, но ни одно предложение не задерживалось в голове. Слова расплывались. Мысли путались. Всё раздражало. С утра всё шло не так. Ты даже чай умудрилась испортить — случайно пересыпала заварку, он получился горьким, терпким, будто кто-то нарочно решил испортить тебе утро. А потом брат. Этот бесконечно громкий, шумный мальчишник. Он пил свой чай так, как будто ему за это платили — с громким сёрбаньем, эхом разносящимся по дому. Ты ушла в комнату, чтобы спрятаться от всего, и — конечно же — ударилась мизинцем об угол кровати. И, конечно же, чертыхнулась вслух, чуть не расплакавшись от боли. Ничего не помогало. Ни музыка. Ни тишина. Ни книга. Ты встала, подошла к окну и с раздражением захлопнула его. Визг детей за окном резко оборвался, сменившись тяжёлой тишиной. На секунду стало немного легче. Но лишь на секунду. Вдруг в комнате раздался резкий звук — телефон. Ты почти подскочила от неожиданности. Сердце застучало быстрее. Ты глянула на экран. Там светилось имя: Егор. Сердце екнуло. Но вместо тепла — вспышка раздражения. Егор. Твой друг. Тот, кто обычно вызывает только хорошее. Но не сегодня. Ты поднесла телефон к уху и проговорила хриплым, усталым, грубым голосом, будто каждое слово тебе давалось с усилием: —Чего тебе надо? В трубке повисла короткая пауза. Его голос был неожиданно спокойным, тёплым, как будто он чувствовал, что с тобой что-то не так, но старался говорить аккуратно, чтобы не задеть: —Ну… для начала — привет... — он мягко усмехнулся, будто пытаясь хоть немного растопить твой лёд. —Я хотел позвать тебя погулять. Погода шикарная. Солнце, небо ясное... Ну, в общем, как ты любишь. Ты закатила глаза, резко оттолкнула от лица телефон и, не скрывая раздражения, бросила в трубку, голосом, наполненным колючками: —Отвали, а. Не буду я гулять. Бесишь. Ты сбросила вызов. Без сожалений. Без сожалений? Ты уронила телефон рядом на кровать, громко выдохнув, села на краешек матраса и уткнулась лицом в ладони. Горло сжалось. Будто что-то сдавливало его изнутри. Прошло пятнадцать минут. Тишина окутала комнату, будто укрывала тебя плотным пледом одиночества. И вдруг снова звук — но не телефон. Звонок в дверь. Ты даже не сразу поняла, что это не в голове. Поморщилась. Вздохнула. Прошипела сквозь зубы, не открывая глаз: —Серьёзно?.. Ну что, блять, ещё? Ты встала, медленно, тяжело, будто каждая мышца сопротивлялась движению. Подошла к двери и рывком дёрнула ручку. Перед тобой стоял он. Егор. С трепетной, чуть неловкой улыбкой. В его руке — пачка твоих любимых конфет. Те самые, которые он однажды купил тебе на День рождения, потому что знал, что ты любишь не шоколад, а именно эти — с мягкой карамелью и орехами. Он стоял немного ссутулившись, будто знал, что может сейчас получить по голове, но всё равно пришёл. —Привет, — сказал он с тем самым голосом, который у него всегда становится чуть тише, когда он волнуется. —Я подумал… ты же не отвечаешь, орёшь в трубку, значит — тебе хреново. А раз тебе хреново, то я не могу просто сидеть. Вот. Принёс конфеты. И себя. Ты смотрела на него в упор. У тебя дрогнули пальцы, но голос всё ещё был колким: —Я же сказала — отвали. Ты глухой, или что? Он не отступил. Только чуть сильнее сжал конфеты в ладони и спокойно, почти шёпотом, с искренностью в голосе ответил: —Ты мне не просто «подруга с детства». Ты — та, кого я не могу игнорировать. Даже когда ты грубая. Даже когда ты посылаешь. Особенно — когда посылаешь. Потому что тогда ты больше всего нуждаешься в том, чтобы тебя просто... не оставили одну.