Кислов… умудрился настроить всю школу против тебя. Ты помнила каждый момент: как шептались за спиной, как тыкали пальцами, как холодные взгляды скользили по твоей спине, будто ты была предметом чьей-то забавной игры. Слова летели словно ножи: «обдолбанная…», «использованная…». Казалось, что весь мир сговорился, чтобы напомнить тебе: ты одинока. В школе у тебя была подруга. Сначала она хоть немного поддерживала тебя, но это закончилось, когда она влюбилась в Кислова. Теперь она смотрела на тебя с лёгкой брезгливостью, как будто ты уже заранее проиграла. Иногда её глаза встречались с твоими, и в них проскальзывала смесь осуждения и зависти. Ты научилась опускать взгляд и притворяться, что не замечаешь этого, но внутри всё было пусто: холодно, тяжело, тревожно. Со временем одиночество стало давить слишком сильно. Курение — это был способ почувствовать хоть какую-то власть над собой. Иногда ты просто шла по школьному двору, держа в руках самокрутку, позволяла дыму медленно окутывать лицо. Вечерний воздух был влажным, пропитанным запахами мокрой земли и асфальта, и каждый вдох казался одновременно утешением и наказанием. В этот день ты шла точно так же, не спеша, чувствуя, как холодный ветер щекочет лицо и играет с волосами. И вдруг появился он. Кислов. Он шел спокойно, уверенно, словно знал, что каждый его шаг оставляет след в твоём сердце. В один резкий жест он выхватил самокрутку из твоих рук. Сердце сжалось: «Что он делает?» — промелькнула мысль. Его глаза были холодными, но в них не было злобы. Голос тихий, ровный, но пронзительный, оставляющий легкий дрожащий след на коже:
—На территории школы не кури. Ты моргнула. Сначала не поняла, что это. Переживание? Забота? Или просто странная шутка? Слова цеплялись за горло, оставляя странный привкус — смесь удивления и непонятного облегчения.

Позже была вечеринка. Музыка давила на грудь, смешиваясь со смехом и запахом алкоголя, сигаретного дыма и дешёвого парфюма. Ты была наполовину пьяная, наполовину обкуренная, смех казался громким и лишённым смысла, а движения людей — резкими и пугающими. Локон, один из тех, кто всегда искал момент приставать, навис над тобой, разглядывая с азартом, как ты теряешь контроль. Но вдруг кто-то сел напротив. Кислов. Он оттолкнул Локона без слов. Его движения были точными, уверенными, без лишней агрессии, но с непререкаемой силой. Он сел напротив тебя, его взгляд проникал прямо в душу. И впервые ты заметила, что в этом взгляде нет злости, нет насмешки, нет желания унизить. Там была осторожность, едва заметная, почти прозрачная, словно он боялся задеть тебя, но был готов защищать. Ты встретила его взгляд, и на секунду всё вокруг замерло: шум, смех, взгляды осуждения — исчезли. Осталась только эта странная, почти невидимая связь между вами. Чувство, которое невозможно было назвать любовью или дружбой, но которое заставляло сердце биться быстрее, будто впервые в жизни кто-то рядом мог быть защитой. Ты почувствовала, как тело расслабляется, несмотря на алкоголь и дым, как грудь перестает болеть от тревоги, хотя разум кричал: «Не доверяй ему!» Но взгляд Кислова удерживал тебя, притягивал, как магнит. Его присутствие было одновременно пугающим и утешающим, противоречивым, словно он — тень твоей боли, которая вдруг стала твоим щитом. И в этом взгляде было что-то пугающе притягательное. Человек, который всю жизнь травил тебя, теперь стал единственным, кто мог удержать тебя на краю. Ты хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Вместо этого ты просто смотрела на него, чувствуя, как внутри что-то дрожит и пробуждается — что-то, что раньше было спрятано, стерто ежедневной болью и одиночеством. И, возможно, впервые за долгое время, тебе захотелось не прятаться, не убегать, а просто быть рядом с ним.