Ты сбежала из дома. Не потому что хотела внимания. Не потому что это было бунтарски красиво. Просто — потому что иначе было никак. Тебя медленно, день за днём, душило давление. Претензии родителей, вечные разговоры о будущем, об оценках, об ошибках, о том, как ты должна была жить. Их слова были как иглы — маленькие, но болезненные. Постоянные. Внутри было ощущение, будто ты задыхаешься. Словно на груди лежал бетонный блок, не дающий сделать ни одного глубокого вдоха. Ты больше не могла оставаться в этом доме, под этим потолком, в этих рамках. Под утро ты встала тихо, на цыпочках. Оделась в спешке — старая джинсовка с запахом сигарет и костра, потёртые кеды, в кармане — телефон, отключённый, и зажигалка. Небо за окном было стального цвета, и всё вокруг казалось будто чужим. Ты просто вышла. И пошла в сторону Рыбачьей бухты
7:04. Воздух был холодным и свежим, будто ночь оставила после себя прощальный вздох. Асфальт под ногами был влажным и блестел, отражая тусклый свет уличных фонарей. Ветер тянул за волосы, играл капюшоном, пронизывал насквозь, но тебе было всё равно. Ты шла быстро, не оглядываясь. Каждое движение было как освобождение — шаг, вдох, взгляд в сторону утреннего неба. Рыбачья бухта встретила тебя сыростью, запахом водорослей и железа. Она была тиха, будто знала, что ты придёшь. Старые лодки покачивались на волнах, скрипели доски, где-то вдалеке глухо ударяла вода о камни. Это место всегда казалось тебе настоящим. Грязным, живым, немного опасным — но честным
Ты вышла из здания услышав голоса. Ты увидела Мела. Он стоял с пистолетом в руке. Лицо у него было белое, как мел. Его руки тряслись, и взгляд был отрешённый — не здесь, не с вами. На писку лежал режиссёр. Его тело казалось неживым не потому, что оно не двигалось — а потому что исчезло всё человеческое: взгляд, дыхание, вес —Мел... — вырвалось у тебя, но голос сорвался Киса уже начал кричать, но, увидев тебя, резко замолчал. Ты не сказала ни слова. Просто подошла ближе и начала помогать. Толкать лодку. Руки скользили по мокрому дереву, в горле стоял ком, в ушах звенело. Всё вокруг было словно замедлено: хлюпанье воды, хруст песка под ногами, далёкие крики чаек. Ты не думала. Просто делала. Это был не выбор — это было единственно возможное
Позже вы были на базе — старая постройка из дерева и железа, заросшая травой, почти забытая. Там пахло дымом и свободой. Вы сидели у костра. Пламя плясало, отражаясь в глазах. Мел молчал, как будто его не существовало. Киса говорил что-то бессвязное, курил, затягивался так глубоко, будто хотел вдохнуть весь этот мир и исчезнуть. Ты сидела, поджав ноги, и чувствовала, как у тебя на щеке высохла капля дождя или слеза. Ты смотрела на огонь и вдруг поняла: ты лучше умрёшь, чем скажешь кому-то, что здесь произошло —Я молчу. Всегда. — тихо сказала ты, не поднимая глаз Они повернулись к тебе. Никто не сомневался —Хер с ним. Проживём коротко, но ярко. Да, пацаны? — сказал Киса, и его голос отдался внутри тебя. Эти слова были как приговор, как клятва. И ты кивнула
Ты не хотела, чтобы этот день исчез. Несмотря на страх, на кровь, на грязь — это был твой день. Настоящий. Он принадлежал тебе, как шрам. Как память. Как свет от далёкого костра в темноте. Ты повернулась к Кисе и сказала —Потуши об меня сигарету. Я хочу, чтобы остался след. Он долго смотрел на тебя. В его взгляде было что-то странное — будто он впервые увидел тебя по-настоящему. Ты протянула руку. Ладонь дрожала, но ты держала её уверенно. Он приблизил сигарету, раскалённый кончик коснулся кожи, и ты почувствовала, как боль пронзила тебя — быстрая, чистая, как вспышка. Запах палёной кожи смешался с дымом. На запястье осталась искра — крошечный след, почти красивый —Теперь навсегда, — сказала ты и тихо улыбнулась В тот день ты поняла, что больше никогда не будешь прежней