Ты давно прокручивала этот разговор в голове. Но стоя у дверей полупустого кабинета, ты чувствовала, как ладони вспотели, коленки подкашивались, а язык вдруг стал чужим, мешающим говорить. Он сидел у окна, опершись плечом о стену, склонив голову чуть в сторону, будто вечно уставший. Сквозь распахнутую раму тянуло прохладой, но внутри всё равно было душно. —Слушай… — выдохнула ты, голос едва дрогнул. Ты почувствовала, как щеки слегка залились жаром. —Можно поговорить с тобой? Немного. Я просто… Он не сразу обернулся. Сначала медленно оторвал взгляд от окна, будто вынырнул из своих мыслей, а потом посмотрел на тебя из-под полуопущенных век. Его глаза были тяжелыми, тёмными — такими, в которых будто застряли целые улицы одиночества. —Чё? — сказал он хрипло, почти лениво, не убирая сигарету из пальцев. Он щурился от света лампы, чуть склонив голову. В голосе — ни удивления, ни раздражения. Просто констатация: «Ты здесь». Ты шагнула ближе, вцепившись в ремень рюкзака так, что ногти больно врезались в кожу. Подошвы твоих кед шуршали по пыльному линолеуму, и каждый шаг давался будто сквозь вязкую воду. —Не знаю… наверное, это глупость, но… — ты сглотнула, голос дрогнул сильнее. Он затушил сигарету о подоконник, щёлкнув пальцами, и бросил на тебя чуть кривой, выжидающий взгляд. Пауза повисла между вами тяжёлая, как тёплый воздух перед грозой. —Ты вроде не из тех, кто со мной базарит, — наконец сказал он, приподняв одну бровь. В его голосе звучала насмешка, но не злая — скорее защитная, как у человека, который привык первым смеяться, чтобы не показаться уязвимым. —Родители же, типа, запрещали? Ты чуть качнула головой, опустив глаза. В груди всё будто сжалось от неловкости и злости на саму себя.
—Запрещали, — призналась ты, глядя в сторону. — Но мне пофиг. Он прищурился, сдерживая усмешку. Глаза его скользнули по тебе — быстро, как будто боялся, что ты это заметишь. —Ну-ну. Серьёзно? Девочка из «порядочных» теперь с плохими мальчиками тусит? — Он говорил с язвочкой, но в этой язвительности слышалась усталость, будто сам не верил, что кто-то может к нему вот так — просто подойти. Ты чуть выпрямилась. Внутри все дрожало, но голос был твёрже, чем ожидала: —Я не.. — сказала ты, стараясь держаться спокойно, но пальцы всё равно сжимали ткань рюкзака. —Просто… хочу понять. Ты вообще когда-нибудь замечал меня? Или я всё лето с ума сходила одна? Он моргнул, как будто не сразу понял, что ты говоришь серьёзно. Пальцы его невольно сжались, костяшки побелели. —Ты, блять, с ума сходила? — спросил он глухо, с лёгкой резкостью, будто хотел высмеять, но не смог. Его голос звучал теперь ниже, глуше. —Да, — выдохнула ты, глядя ему в лицо, впервые не отводя взгляд. —Я не могла тебя выкинуть из головы. Даже когда пыталась. И мне, наверное, должно быть стыдно, что я вот так… первая, типа. Но мне уже всё равно. Я устала. Он провёл рукой по волосам, откинулся назад, чуть склонив голову к стене. На секунду в его лице появилась та уязвимость, о которой ты мечтала — настоящая, не прикрытая маской безразличия. —Почему? — спросил он, глядя в потолок, будто боялся встретиться с тобой глазами. —Чего ты от меня вообще хочешь? Ты медленно села рядом. Сердце громко стучало, но ты старалась дышать ровно. Из окна тянуло осенней прохладой, волосы прилипали к щеке, ты чувствовала, как дрожат колени. —Ничего не хочу, — сказала ты тихо, но твёрдо. —Просто… хотела, чтобы ты знал. Хоть что-то знал обо мне. А не делал вид, будто я пустое место. Он молчал. Нахмурился, будто боролся с собой. —Я замечал, — сказал он, не сразу, медленно. —Просто… думал, если игнорить, тебе станет проще. Ты повернулась к нему. Внутри всё сжалось — но от облегчения. Он видел. Он знал. Он врал себе, а не тебе.