Ты уже почти уснула. Тело было обмякшим, голова гудела от усталости, и ты уже утонула в тепле пледа, когда в абсолютной тишине вдруг резко раздался звонок в дверь. Ты подпрыгнула, как от пощёчины. Телефон с глухим стуком упал на кровать. Сердце сразу застучало в висках — громко, тревожно, будто предупреждая: что-то не так. Ты поднимаешься, ноги зябко касаются холодного ламината. Протягиваешь руку к худи, накидываешь его на голое плечо — ткань мягкая, но не даёт тепла. Внутри — озноб, даже не от холода. От тревоги. Подходишь к двери, не включая свет. Смотришь в глазок. Но темно. Только когда приближаешься, слышишь: —Это я… Хенк. Открой. Ты не сразу реагируешь. Что-то внутри проседает — странное предчувствие. Щёлкаешь замок, приоткрываешь дверь. И тебя почти сбивает с ног запах — резкий, кислый, смесь перегара, табака и мокрого асфальта. Перед тобой стоит Хенк. А рядом… Ваня. Точнее — Киса. Разбитый, мертвецки пьяный, чужой, но всё равно твой. Он еле держится на ногах. Волосы слиплись, под глазами лиловые круги. Губы сухие, потрескавшиеся, глаза мутные. Но даже в этом состоянии — он тянется к тебе. Он ищет тебя. —Прости, что так поздно. Я просто… — Хенк делает шаг внутрь, поддерживая Кису за локоть. —Он не захотел идти к себе. Говорит, что только к тебе. А потом просто сел на ступеньки и не сдвинулся. Ни слова. Только «где она?» Ты не сразу отвечаешь. Глотаешь ком. Чувствуешь, как горло сжимается. Всё внутри сжалось. Ты уже почти научилась дышать без него. Почти. Но он снова здесь. —Серьёзно?.. — голос срывается, ломается. Ты переводишь взгляд на Кису. Он вглядывается в тебя, расфокусированно, словно не до конца верит, что ты настоящая. А может, просто не верит, что всё ещё способен видеть тебя. Что ты не ушла. Что ты стоишь здесь, в коридоре, босиком, с растрёпанными волосами и в его старом худи. —Он звал тебя всё время. Я, блять, думал, ты его выкинула из головы, — Хенк понижает голос, смотрит прямо в глаза. —Но посмотри на него. Он тебя любит. Не делай вид, что тебе всё равно. Ты молча отступаешь назад, открывая дверь шире. Делать вид — проще всего. Но сердце, как бы ты ни старалась, не умеет врать. Киса почти падает на диван. Он как тряпичная кукла — сникший, поломанный. Запрокидывает голову, прикрывает глаза рукой. Он будто не выдерживает даже слабого света в прихожей. Тень от его ресниц дрожит на щеке. Ты стоишь, не в силах подойти. Тебе хочется схватить его и встряхнуть — за всё, за это молчание, за фото, за боль. Но ты стоишь. Молча. С руками, вцепившимися в ткань худи, и сердцем, которое снова бьётся только под его дыхание. —Ты правда думаешь, что я тебя предал? — его голос глухой, с хрипотцой, будто из глубины бутылки. Он не смотрит. Он просто… говорит. Впервые. —Я видела, Ваня. Этого уже не отменить, — твои слова звучат холодно, но в них дрожит предательство. —Фото, поцелуй. Что ещё мне надо было? Он хрипло смеётся. Горько. Беззвучно. Отворачивает голову, кулаки сжимаются. —Ты ебанута, если думаешь, что это я её поцеловал. Она меня. Я тогда даже не понял, что происходит. Я сидел, курил, она подошла, села рядом и лезет. Я оттолкнул её, но фотку уже сделали. Всё. Успели. Ты замираешь. Твоё тело хочет поверить. Глаза ищут ложь, но находят только разбитость. Он сломлен. Ты не видела его таким раньше. —Почему ты сразу не сказал? Почему не пришёл и не объяснил, как человек, а? Он поворачивается. Медленно. Поднимает на тебя взгляд. И в этих глазах — не просто боль. Там обида, усталость, страх. И любовь. Безжалостная, хрупкая, упрямая. —Потому что ты мне не дала. Ты поверила в то, что хотела. Ты поверила, что я гандон. А я… я не смог. Я не хотел умолять. Хотел, чтобы ты вспомнила, каким я был с тобой. Чтобы ты поняла, что я бы не смог так. Я не тот человек, который… который трахает другую, когда дома его ждёт родной человек.