Ты всегда немного опаздывала — не потому что была рассеянной, а потому что любила идти медленно. Любила ловить момент. Смотреть, как солнце лениво скользит по крышам многоэтажек, цепляясь за окна отражениями. Как ветер срывает засохшие листья с деревьев у школьных ступенек, гоняет их по асфальту, будто торопит кого-то, но не тебя. Эти минуты были твоими. Короткая передышка перед тем, как здание школы снова захлопнет за тобой свои двери — тяжёлые, пахнущие хлоркой, перегаром дежурного физрука и вечной усталостью. А внутри уже ждал Киса. Он был грубым, резким. От его фраз хотелось спрятаться, и прятались многие. Он умел так рассмеяться, что тебе становилось стыдно даже за то, чего ты не делала. Его шутки были как наждачка — сдирали кожу тонко, с удовольствием. И каждый день он выбирал новую цель. Сегодня — ты. —О, принцесса прибыла. Потерялась по дороге на бал? — тянет он, облокотившись на стену. На лице — кривая ухмылка, в голосе — звенящая самоуверенность. Ты останавливаешься, чуть наклоняешь голову, как будто разглядываешь не человека, а картину, которая висит неровно. —Не бал. Просто не хотела лишать тебя возможности снова блистать перед публикой. Секунда — и сзади кто-то фыркает. Кто-то смеётся. Но ты не смотришь на них — только на него. Киса хмурит брови. Его раздражает не то, что ты ответила, а то, как ты это сделала: спокойно, тихо, без колкости — и всё равно точнее, чем он. Он привык к покорности. К опущенным глазам и натянутым улыбкам. А ты держалась по-другому — не напористо, а уверенно. Как человек, который не боится одиночества.

Следующие дни становятся похожи на спектакль. Зрители — весь класс. Сцена — коридор, столовая, лестница. Он играет злодея. Ты — ту, кого нельзя сломать. —Что ты всё время читаешь? Инструкцию, как выжить среди нормальных людей? — он бросает, проходя мимо. Ты не отрываешься от страницы. —Нет. Просто ищу, где ты потерял свою самоиронию. Он замирает на полшага, потом идёт дальше, громко хохоча, но плечи у него чуть жёстче, чем обычно. Как будто ты попала точнее, чем рассчитывал. Он пробует по-другому — громче, жёстче. Подкалывает при других, будто выстреливает — вслепую, но с расчётом. Ты не отвечаешь сразу. Иногда просто смотришь на него. Иногда улыбаешься. Спокойно. И это бесит его больше всего. Он хочет твоего крика, твоей обиды, хочет уколоть, чтобы ты заёрзала, сорвалась. А ты только мягко оборачиваешь слова, будто укутываешь их в бархат — и кидаешь обратно. Он не привык проигрывать в этом. И тогда он переходит черту. Ты подходишь к школе. Мелкий дождь уже начал накрапывать, серая хмурая морось цепляется за волосы, делает воздух тяжелее. И вдруг — рюкзак. Твой. Валяется в грязи, прямо у входа. Кто-то уже уронил взгляд. Кто-то хихикает неловко. Киса стоит рядом, руки в карманах, смотрит с тем самым выражением: ну и что ты теперь? Молчание. Только капли дождя падают на исписанные страницы, превращая чернила в серые разводы. Ты подходишь. Медленно. Поднимаешь рюкзак. Встряхиваешь — вода капает с углов. Но ты не смотришь на него. Ты смотришь вверх. На небо — серое, густое, будто что-то терпит вместе с тобой. Потом садишься прямо на ступеньки. Мокрый камень холодит сквозь одежду. Открываешь рюкзак. Достаёшь мандарин. Медленно очищаешь. Пальцы становятся липкими, запах — яркий, как вспышка солнца в этой серости. Протягиваешь одну дольку. —Хочешь? Говорят, цитрусовые помогают при дефиците эмпатии. —Да пошла ты…