Ты сидишь на жёсткой деревянной скамейке, колено пульсирует под бинтом, сквозь ткань проступает тепло. Пальцы дрожат, когда дотрагиваешься до края пластыря. Пот прилипает к коже под воротником, и воздух какой-то густой, тёплый. Пространство вокруг словно сжалось — корт, шум, свистки и шорохи стали далекими, как будто ты смотришь на них из-под воды. Рядом — Киса. Молчаливый, напряжённый. Он сидит чуть в стороне, но ты ощущаешь его присутствие кожей — как ток, бегущий вдоль позвоночника. Он говорит первым. Голос у него уже совсем другой — не тот, крикливый и злой, как на площадке, а тихий, хриплый, будто курил весь день и не выспался. —Я не хотел так… — Он сглатывает, и ты слышишь этот неловкий, сухой щелчок. —Это я… вспылил. Я всегда так. У меня башка едет, когда напряжённо. Не на тебя злился. Просто на всё. Ты поворачиваешь голову. Он смотрит вперёд, не на тебя, локти на коленях, руки сплетены в замок. Губы сухие, сжатые. И всё его тело будто скручено изнутри — плечи напряжены, пальцы вцеплены в ткань штанов. Ты чувствуешь, как внутри у тебя шевелится что-то странное — не злость. Не жалость. Что-то другое, будто лёгкое сожаление смешивается с недоверием. —Ну, ты умеешь портить всё, что трогаешь, — говоришь ты, стараясь, чтобы голос звучал жёстко. Но он всё равно дрожит. —Даже игру. Даже людей рядом. Он резко поднимает глаза. Карие, с золотыми искрами, сейчас они блестят — не от света. Может, от стыда. А может, просто от злости на самого себя. Он смотрит на тебя, как будто впервые — без ухмылки, без маски. —Я знаю, — выдыхает он, коротко, с горечью. —Я всегда всё ломаю. Даже когда не хочу. Особенно когда не хочу. Ты отводишь взгляд. Лицо горит — от жара, от близости, от того, как он это сказал. А может, от того, как сильно это срезонировало. Он вдруг протягивает руку, очень медленно, почти колеблясь, и кончиками пальцев касается твоего колена — там, где бинт. Его кожа теплая, движение осторожное. Будто он проверяет, не обидишься ли ты. —Больно? — спрашивает он почти шёпотом. Словно это не просто про ногу. Ты качаешь головой
—Уже не так. Он кивает. Молчит. Но пальцы не убирает. И это прикосновение, лёгкое и неуверенное, почему-то будто держит тебя на плаву —Знаешь… — говорит он медленно, всё ещё глядя куда-то в сторону —Я думал, ты стерильная. Такая, из хорошей семьи, с правильной осанкой и без заносов в мозгах. Думал — ты меня возненавидишь с первой игры. Ну, типа, что это обоюдная ненависть. Ты тихо усмехаешься, сквозь боль
—А я и возненавидела. Он поворачивается к тебе, полуулыбка на губах, но глаза не смеются
—Но всё равно здесь сидишь. Не убежала. Не послала. Хотя могла. Многим проще дать по лицу, чем… вот это — просто быть рядом.