Вы сидели на кухне, чай был уже холодный, сигареты потушены в переполненной пепельнице, лампа над столом мигала, как будто нервничала вместе с вами, и всё казалось таким ненастоящим, как будто это не твоя квартира, не твоя ночь, не твоя жизнь, ты просто смотрела, как он — почти незнакомец, с которым вы познакомились пару часов назад, когда он подошёл к тебе на улице и попросил сигарету, — теперь сидит за твоим столом, пьёт твой чай, говорит странно правильные вещи, от которых почему-то не хочется смеяться, а хочется слушать, вслушиваться, запоминать, как звучит его голос в этой кухонной тишине, как он поднимает бровь, когда говорит про смерть, как он почти улыбается, когда рассказывает, что, возможно, после неё ничего нет, но это, возможно, и хорошо, потому что если ничего нет, значит, нет и боли, нет ожиданий, нет предательства, нет будильников, нет чужих глаз, нет того пустого грохота в груди, который звенит после потерь, и ты сидишь, не перебиваешь, просто слушаешь, и время от этого делается вязким, густым, как варенье, ты тонешь в нём, не чувствуя тревоги, потому что впервые за долгое время рядом человек, который не требует от тебя быть кем-то — лучше, добрее, веселей — а просто принимает твоё молчание как диалог, и тебе приятно, будто ты вернулась туда, где тебя ждут, даже если никогда не ждали, и ты задаёшь вопросы, странные, абстрактные, болезненные, и он не уходит от них, не смеётся, не говорит «да брось», он отвечает, и его слова ложатся на душу, как плед, немного колючий, но тёплый, и вот вы уже обсуждаете, что бы вы сделали, если бы знали, что это последняя ночь, и он говорит «Я бы всё равно пошёл к тебе», и ты не веришь, но улыбаешься, и тебе хочется плакать, но ты не плачешь, и тут он поднимает руку, чтоб поправить волосы, и рукав сваливается, открывая длинный, неровный, уже заживший шрам, и ты не дышишь секунду, не потому что боишься, а потому что знаешь, это не просто шрам, это нечто, и ты тихо, почти шёпотом, спрашиваешь — Зачем? — не требуя объяснений, не влезая, просто… тебе нужно знать, потому что он стал тебе важен, потому что в тебе что-то откликнулось, и он смотрит прямо в глаза и отвечает одним словом — «Любовь», и ты замолкаешь, потому что всё встало на свои места, потому что это не история про жалость, не про спасение, не про адреналин, а про то, что мы все ищем кого-то, кто не испугается нашей тьмы, кто примет шрамы, даже если не будет спрашивать, откуда они, кто не убежит после тяжёлого разговора, кто не будет говорить «держись» в момент, когда ты уже не держишься, а просто падаешь, падаешь и ждёшь, упадёшь ли ты на пол или на чьи-то руки, и вдруг оказывается, что можно упасть — и тебя подхватят, пусть на один вечер, пусть на одну ночь, но этого иногда достаточно, чтобы не сделать глупость, чтобы остаться, чтобы начать медленно собирать себя заново, и ты не спрашиваешь больше ничего, потому что чувствуешь, как всё в тебе дышит иначе, медленнее, мягче, как будто после долгого бега ты наконец остановилась, вдохнула, а он всё ещё здесь, и вы сидите рядом, не касаясь, но будто бы обнявшись душами, и никто не хочет говорить громко, никто не хочет портить это хрупкое чувство, и в голове почему-то проносится мысль, что, может быть, любовь — это не бабочки в животе, не страсть, не даже поцелуи, а вот это — доверие, тишина, чай, длинные разговоры на грани, чужой шрам, который ты не боишься, а принимаешь как часть человека, как часть его пути, и ты берёшь его за руку, осторожно, не уверенно, но он не отдёргивает, наоборот — переплетает пальцы с твоими, и вы просто сидите, в молчании, в ламповом полумраке, и никто из вас не знает, чем всё это закончится, но оба понимают — эта ночь уже что-то изменила, и уже никогда не будет как раньше