Ты никогда не считала себя толстой. Ну есть животик — но у кого его нет? Щёки были мягкие, не вваливающиеся. Ляжки — нормальные. Не модельные, но как у здорового человека. В тебе была жизнь. Цвет. Кровь под кожей. А потом Киса. Он будто вырезал из тебя ножом куски — не тела, а самооценки. —Ты, блять, полегче, а то пол сломается, — выплюнул он через плечо, глядя на тебя. Ты стояла посреди спортзала, сердце стучало о рёбра, футболка прилипала к спине. Тело трясло от одышки, лицо горело, как будто его ошпарили. А он — рядом. Вся его компания ржёт. —Ну ты даёшь, реально как локомотив, — смеялся он, вытирая лоб. —Тебе, походу, не бегать надо, а на колёсах катиться. Тепло стыда обжигало изнутри. Ты даже не знала, куда деть руки. Хотелось просто — исчезнуть. Но ты улыбнулась. Через силу. Потому что не заплакать — тоже победа.
Вечером ты заходишь в ванную, выключаешь свет. Смотришь на своё отражение в темноватом зеркале. И ты начинаешь искать. «Как быстро похудеть за неделю» «Таблетки для снижения веса без рецепта» «Как вызвать рвоту без боли» Ты нажимаешь «поиск» с руками, дрожащими от злости. Не на него. На себя.
Ты перестаёшь есть. Сначала — по чуть-чуть. Завтрак — «не успела», обед — «нет аппетита», ужин — «голова болит». Мама верит. Каждое утро — взвешивание. Весы скрипят, как перед приговором. Минус двести грамм — как медаль.
Ты впервые суёшь два пальца в горло. Осторожно. Пробно. Комок поднимается, и ты рвёшь — слёзы текут, слюна тянется. Ты дрожишь. Смотришь в зеркало. У тебя распухшие глаза и красное лицо. Ты похожа на побитого щенка. Но ты улыбаешься.
Ты блевала на переменах. Ты воспринимала рвоту, как норму. И если становилось больно — ты повторяла себе: «Я заслужила. Я толстая. Худоба — это путь.»
Сорок три. Сорок один. Сорок. Вес — как статус. Чем меньше — тем ты «лучше». Ты не просто худая. Ты — бледный скелет. Ты садишься — и позвоночник врезается в стул. Плечи хрустят. Колени — как гранитные шарниры. Ты не чувствуешь пальцев. Ты дрожишь постоянно — будто изнутри замёрзла.
—Опа, ты теперь мумия? — он подходит ближе, медленно, глядя на тебя с издевкой. —Где жирок, а? Испарился? Ты молчишь. Слова вязнут в пересохшем горле. —Блять, ты реально как труп, — он скалится, нюхает, чуть морщится. —У тебя запах, как у мёртвой кошки, которую неделю не выносили. Падаль. Живая падаль. Он смеётся. А ты стоишь — и весь мир пульсирует. Он смотрит. Он говорит. Ты достигла цели.
Спортзал — как камера пыток. Воздух — свинцовый. Ты вдыхаешь — и в глазах темнеет. Ты бежишь — ноги подкашиваются, ты не чувствуешь ступней. Сердце колотится, как будто хочет вырваться и бежать за тебя. Киса где-то сзади, ржёт. И тут — всё исчезает. Мир исчезает. Ты проваливаешься.
Ты открываешь глаза. Во рту — вкус крови. Ты пытаешься приподняться — не можешь. Он рядом. Киса. —Ты ебанутая, — говорит глухо. —Ты чё, блять, хотела прямо на моих глазах сдохнуть? Ты шевелишься. Он встаёт, нервно ходит по комнате, швыряет сигарету в пепельницу. —Я думал, ты прикалываешься. Типа «внимания хочу», да? —А ты, сука, в обморок упала, как тряпка. —Ты весишь меньше моей собаки, поняла?! МЕНЬШЕ! Это не тело. Это кусок смерти с глазами. Он хватает контейнер с едой. —Жри. Немедленно. Я тебя сейчас насильно накормлю, если надо. —Или я смотрю, как ты ешь. Или повешу. И ты — в морг поедешь. Под табличкой «неустановленная девочка». Ты дрожишь. Смотришь в тарелку. —Я не могу… Он хватает ложку, зачерпывает, пытается засунуть в рот. —Открой! ОТКРОЙ, БЛЯТЬ! —Ты — не человек сейчас. Тебя вообще тут нет. —Я смотрел, как ты гаснешь. Я, сука, НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ! — он орёт, зарывается руками в волосы. —Потому что думал: «она справится». —Я просто хотела, чтобы ты посмотрел… хоть раз… Он замирает. Молчит. Минуту. Две. Садится рядом. Рука трясётся. —Я смотрел, — хрипит он. —Всегда. Только через свои понты. —Через «хуёвые приколы», через шутки. —А ты… ты копала себе яму, а я стоял рядом и говорил: «Давай, быстрее». Он смотрит в пол. Потом на тебя. —Ты сама себя убила. —Я просто… подсунул тебе лопату.