Подъезд пахнет дождём, плесенью и чем-то ещё — чем-то знакомым, от чего сжимает в животе. Может, детством. Может, теми вечерами, когда ты не знала, как домой сказать, что останешься у кого-то «просто переночевать». На лестничной площадке — тусклая лампа. Сквозь неё сигаретный дым Вани выглядит как сцена из старого фильма. Он стоит, прижавшись к стене лопатками, и курит слишком быстро, как будто пытается избавиться от лишнего воздуха внутри.

Ты держишь в руке дешёвое вино. Пластиковая бутылка, уже тёплая. На вкус — мерзость, но греет. Слишком хорошо греет, и это бесит.

— Ты же не хотел её… — слова вырываются из тебя не как упрёк, а как признание. Как слабость, которую ты всё это время пыталась спрятать под сарказмом и густой подводкой.

Он отрывает взгляд от пола. Угол его губ дрожит, глаза красные — то ли от курева, то ли от того, что ты и так уже поняла.

— Я ничего не хотел, — перебивает. — Кроме тебя. Но ты не умеешь быть рядом. Ты только смотришь. Смотрела. До этого вечера.

Ты не отвечаешь. Присаживаешься рядом, прямо на ступеньку, холодную и пыльную. Ваня медленно опускается на корточки, потом — на пятую точку, потом — ближе. Голова ложится тебе на плечо. Ты чувствуешь, как его волосы царапают шею, как он пахнет дымом и грушевым шампунем, который ты когда-то подарила ему в шутку.

— Только не бросай меня утром, слышишь? — его голос почти не слышен. — Даже если я опять всё испорчу.

Ты молчишь. Потому что не знаешь, останешься ли. Потому что уже столько раз собиралась уйти. Потому что «испортил» — это было не один раз. И не два