Дом был старый. По ночам он дышал сквозняками, и пропускал каждое слово, каждый плач сквозь тонкие, как сигаретная бумага, стены. И вот уже неделю из-за этой стены не было тишины. Девочка — грудничок, совсем маленькая — плакала. Не просто хныкала, а кричала так, будто ей больно. Как будто мир оказался для неё слишком жестким с самого начала. Ты — жила одна. Спокойно, тихо, одиноко. Ты могла бы злиться, как другие соседи. Но что-то не давало. В этом плаче было что-то такое… будто ты сама в детстве когда-то так звала кого-то, кто не пришёл. Соседи, наоборот, бесились. Тыкали в дверь парню, который жил по соседству Один раз ты даже услышала, как кто-то вырвался «Усыпить бы нахуй эту мразь!»

Киса появился на лестнице внезапно. Запах — кислый, от смеси детского питания и чего-то устаревшего. Под глазами — синяки, как будто он не спал не ночь, а месяц. В руках — пакет. Он посмотрел на тебя и быстро опустил взгляд, будто готовился к нападению —Привет, — сказал он хрипло, устало, как будто язык не слушался. Ты кивнула, на секунду задумавшись — продолжить ли разговор. И всё же сделала шаг вперёд —Привет… Твоя малышка плачет часто. Он напрягся. Губы чуть дёрнулись, подбородок поджался, словно ты только что всадила ему гвоздь в висок. Голос, когда он ответил, был сухим, будто им можно было чертить по стеклу —Да. Болеет она. От рождения. Ты почувствовала, как горло стянуло. Но взгляд не отвела —Я слышу. Мне не мешает, если что. Он удивился. По-настоящему. Будто не сразу понял, что ты не враждебна. И даже чуть усмехнулся, но с горечью —Странно слышать это. Обычно все кричат. «Убей своего ублюдка», «вызовем опеку». Тебя передёрнуло. От злости, от абсурдности. Ты даже не сразу нашла, что сказать —Люди — мрази, бывает. Не слушай.

И снова — этот плач. Но не обычный. А истеричный, прерывистый. Словно ребёнку реально больно, и он уже сам не знает, что с ним. Ты остановилась у стены, затаила дыхание. Прислушалась. Голос за стенкой — мужской, сорванный, уставший до предела —Бля… тихо, тихо… Я тебя слышу… Детка, ну пожалуйста… Господи, что с тобой опять?.. Он не кричал, но в голосе звенела паника. Паника и бессилие. Через несколько минут — резкий стук. Ты подпрыгнула. Кто-то яростно долбился в его дверь. Мужские голоса — грубые, с задышкой —Эй, открой нахуй!
—Ты, блять, ребёнка изводишь, ты чё творишь?!
—Вызовем опеку, слышишь?! Сейчас вызовем, сука, не шути!
—Ещё пять минут — и звоню! Ты сорвалась. Вышла босиком, с сердцем где-то в горле. На лестничной площадке — трое. Один с грязной майкой, другой с сигаретой в зубах, третий — старый хмырь, вечно недовольный —Вы охуели, что ли? — выпалило из тебя само —Чё вы орёте, шакалы? Они повернулись. Сначала — растерянно. Потом агрессивно —Да пошла ты, сука! — бросил тот в майке —Ты слышала, как оно орёт?! Ребёнок весь день как резанный! —А ты чё за защитница? — вторил другой —Он тебе кто? Ты встала ближе, чувствуя, как дрожат руки, но внутри только ярость —Он человек. А вы — нет. Один с младенцем, которому пиздец как хреново. А вы тут как стая собак, орёте на него. И чё дальше? Вы во время пьянок, делаете вещи похуже, так что заебались отсюда! Мужики замерли. Развернулись и ушли вниз, бурча под нос. Ты осталась у двери. Постучала, потом тише. Дверь открылась почти сразу. Он держал девочку. Горячую, маленькую, потную. У неё дрожали губы, кожа наливалась ненормально красным —У неё температура? — прошептала ты, уже зная ответ Он кивнул, голос сломался —Да. Я всё, что было, уже дал. Нихуя не помогает.