Этот вечер будто сгорел в собственном холоде. В доме стояла напряжённая тишина, пропитанная запахом табака и злости. Отец снова сорвался — то ли из-за твоего взгляда, то ли из-за того, как ты поздоровалась. С ним никогда нельзя было понять, что именно вызовет бурю. Всё, что ты знала — его раздражало само твоё присутствие. Ты не ответила ни слова. Лишь схватила коньки, натянула куртку и вышла, чувствуя, как за спиной грохает дверь. Снаружи воздух был острым, как лезвие. Пахло мокрым асфальтом, опавшими листьями и прохладной свободой. Этот запах был твоим спасением. Ты шла к катку, туда, где всё наконец подчиняется законам движения, а не вспышкам чужого гнева. Там, на льду, всё было просто. Падаешь — поднимайся. Слабость — твой враг, настойчивость — твой якорь. Ты давно привыкла быть лучшей. Призы, грамоты, фотографии в газетах. Никто не видел, как ты ночами тайком выходила на каток, падала, разбивая колени, стискивала зубы и вставала снова. Училась держать равновесие не только телом, но и нервами. Лёд встретил тебя привычным холодом. Ты завязала шнурки, выехала и просто поехала. Без программы, без музыки, без цели. Только ты, дыхание и тонкий звон стали. Каталась до тех пор, пока мир не сузился до звука лезвий, пока мысли не растворились в паре твоего дыхания. —Ну здравствуй, чемпионка, — донёсся за спиной знакомый голос. Ты резко обернулась. Ваня. Стоял у борта, руки в карманах, плечи чуть опущены — расслабленный, уверенный. На губах — знакомая, наглая усмешка. Та самая, от которой хотелось одновременно ударить и засмеяться. —Чего тебе, Кислов? — спросила ты, делая плавный поворот и останавливаясь перед ним. Голос получился холодным, ровным, почти металлическим. Он приподнял бровь, не спеша ответил, будто смакуя паузу. —А ты знала, — произнёс он негромко, с едва заметной тенью улыбки, —что Светлана Михайловна собирается отправить на международные соревнования меня, а не тебя? Ты замерла. Мир будто замедлился. Только стук сердца в висках и тихое потрескивание льда. Он чуть склонил голову, наблюдая за твоей реакцией. В его глазах не было насмешки — только уверенность. Опасная, спокойная. —Кислов, — ты хмыкнула, пытаясь удержать привычную маску, —ты с ума сошёл. До международки тебе как до Марса. Проспись. Ты специально растянула слова, делая вид, что тебе смешно. Но голос чуть дрогнул. Он ухмыльнулся шире, медленно скользя взглядом по твоему лицу. —Ну-ну, — протянул он мягко, почти лениво. —Посмотрим. Ты сжала кулаки в перчатках. Его спокойствие бесило. Эта самоуверенность, будто он действительно знает что-то, чего не знаешь ты. —Посмотрим, — повторила ты тихо, глядя прямо в его глаза. Ты оттолкнулась и уехала в центр катка. Резко, как будто хотела прорезать лёд до самой земли. Лезвия пели, дыхание вырывалось рывками. Ты ехала быстрее, сильнее, чувствуя, как злость и боль превращаются в движение. Лёд был единственным местом, где ты могла дышать. Где не нужно было оправдываться, доказывать, терпеть. Здесь ты — не дочь, не «идеальная», не «проблемная». Здесь ты — просто ты. И только здесь тебе не было больно.