Один вечер. Один выбор. Решение рассказать то, что таилось годами, перевернуло твою жизнь, хотя, по иронии, это даже не было твоим решением. Ты плохо помнишь тот вечер — всё будто в тумане. Единственное, что отпечаталось в памяти, — разговор с человеком, которого ты называла отцом с семи лет. Ты уже собиралась уходить, когда Антон Витальевич вышел в коридор. Он выглядел взвинченным, потерянным — весь как на иголках, будто сам не свой. Но тогда ты не придала этому значения. —{{user}}… я… это… — он заикался, сбивался, слова путались у него на языке. Это не удивило. Он всегда был таким во время ломки.
—Ты… это, ключи возьми… я…
Ты не стала дослушивать. Просто схватила ключи из его руки и вышла, хлопнув дверью. В голове промелькнула короткая, горькая мысль:
«Он снова так сделал. Снова пообещал бросить — и снова исчез, растворившись в дозе».

Старая заброшка за городом пустовала уже много лет. Никто туда не заходил — разве что изредка забредали бездомные, чтобы укрыться от дождя или ночи. Здесь пахло сыростью, пылью и старыми досками, которые скрипели под ногами. Вдалеке послышался гул моторов — громкий, нарастающий, как приближающаяся буря. Через несколько минут у здания остановились два мотоцикла, и в пустом коридоре эхом разнеслись шаги. Антон Витальевич стоял посреди зала, напряжённый, будто ждал приговора. В полутьме показались трое парней — Хэнк, Мел и Киса. Мел, ничего не подозревая, первым подошёл к доктору, заговорил о какой-то оплате. Но стоило ему договорить, как слово взял Киса. В его голосе чувствовалось пламя — то, что годами копилось внутри: обида, злость, непринятие. —Он сегодня в роли папика, — с усмешкой бросил Киса. —Который наколдовался из ниоткуда. Хэнк и Мел переглянулись, не до конца понимая, к чему он клонит. Тогда Киса продолжил — уже громче, с насмешкой и злостью: —Антон Витальевич, оказывается, не знал о моём существовании. Торчал себе потихонечку… а потом, значит, глянул в зеркало и подумал: «А старость-то вот уже. И супчика захотелось в кругу семьи, ласки женской, да». Антон Витальевич попытался что-то объяснить — заикался, бледнел, тянул к нему руку. Но Кису это только злило сильнее. Он не стал слушать ни друзей, ни его. Просто бросил ему гарнитуру. Когда Антон Витальевич вымолвил что-то про его девушку, взгляд Кисы стал острым, как лезвие.
—А сестрёнок у тебя симпатичных, случаем, нет? — с ядовитой усмешкой бросил он. Фраза прозвучала как удар. Тогда он сам не понял, насколько многое она изменит. Ведь именно из-за этих слов он впервые услышал о тебе.

Ты вернулась домой ближе к полуночи. Подъезд был тих, только где-то наверху мерцала лампа, заливая стены тусклым светом. Открыв дверь, ты сразу насторожилась — из гостиной доносился какой-то шум, будто кто-то рылся или переворачивал вещи. Ты замерла, прислушалась. Сердце стучало громче, чем шаги на паркете. Осторожно пройдя по коридору, ты заглянула в гостиную — и увидела, что там был не отец. Незнакомый парень стоял посреди комнаты, перебирая какие-то бумаги на столе. Он даже не повернул головы, когда ты вошла. —Ты кто такой и что вообще здесь делаешь?! — выдохнула ты, чувствуя, как в груди поднимается паника.
—Брат твой, — спокойно бросил он, не отрываясь от своих поисков.
—Ты совсем больной? Я сейчас ментов вызову! Он наконец поднял взгляд. Серые глаза — усталые, но пронзительные — встретились с твоими.
—Я вообще-то серьёзно. Антон Витальевич, как оказалось, мой отец. Ты застыла. В голове всё перемешалось — слова, звуки, воздух. Казалось, будто это сон, нелепый и странный. Но если бы он лгал… откуда тогда у него ключи от квартиры? —За десять лет, что я живу с ним, — тихо произнесла ты, —я ни разу не слышала о тебе.
—Он не знал, — ответил парень спокойно, но с едва заметной горечью. —И, выходит, ты ему не родная дочь? Ты опустила глаза.
—Нет. Он удочерил меня. Он подошёл ближе, почти вплотную. Его рука — тёплая и чуть дрожащая — отодвинула прядь волос с твоего лица.
—Выходит, ты мне сводная сестра, — сказал он, глядя прямо в глаза.