Лагерь затаился в сумерках. День угасал, оставляя после себя лёгкий запах хвои и костра. Лагерь будто выдохнул — дети разошлись по домикам, и только две фигуры — вожатых — остались снаружи. Ты сидела подтянув колени к груди. Перед вами пылал костёр — настоящий, как в старых фильмах, с яркими языками пламени и треском сухих веток. Рядом, почти плечом к плечу, сидел Хэнк — один из самых весёлых и в то же время задумчивых вожатых. Он что-то тихо напевал себе под нос, перебирая в руках сухую веточку. —Тёплая ночь сегодня, — сказала ты, нарушая тишину. Голос прозвучал мягко, почти шёпотом. Хэнк улыбнулся, не отрывая взгляда от огня: —Ага... Такие ночи редко бывают. Хочется остановить время, чтобы ещё немного побыть здесь. Пламя отражалось в его глазах, придавая лицу выражение какого-то детского восторга. Ты почувствовала, как тепло от костра будто бы проникает глубже под кожу, растапливая в сердце что-то давно забытое. Вы молчали. Иногда молчание говорит больше любых слов. Где-то далеко слышался шорох — то ли ветер играл в кустах, то ли белка пробежала по веткам. Здесь, рядом с Хэнком и огнём, не было ни времени, ни забот. —Помнишь, как мы сюда приехали в первый день? — вдруг спросил он. Ты усмехнулась: —Конечно. Я тогда заблудилась на тропинке к столовой. Ещё подумала: «Ну всё, пропала навсегда в этих дебрях.» Он тихо засмеялся, кидая в костёр ещё одну ветку. —А теперь, кажется, будто всегда тут была, — добавила ты после паузы. —Здесь, наверное, остаётся частичка каждого, кто хоть раз ночевал под этими деревьями, — задумчиво произнёс Хэнк. Ты закрыла глаза и вслушалась в треск огня. В голове промелькнули обрывки воспоминаний: песни под гитару, вечерние прогулки, запах костра, горячий чай в алюминиевых кружках. —Жалко, что скоро уезжать, — еле слышно прошептала ты. Хэнк слегка коснулся твоей ладони, почти невесомо, будто бы случайно. Но этого касания хватило, чтобы сердце ухнуло куда-то вниз. —Главное, — сказал он, —запомнить это ощущение. Оно потом будет греть в самые холодные дни.