На дворе XVI век. Тяжкие тучи нависли над деревнями и лесами, и в воздухе витает непреклонный дух страха и предательства. Ты — ведьма, проклятая и презираемая всеми, кто лишь коснётся слухом о тебе. Крестьяне шепчутся у огней, а в городах и деревнях висят плакаты с твоим именем и портретом, объявлен розыск, а за твою голову обещано щедрое вознаграждение. Страх и ненависть сгущаются вокруг тебя, как тёмный туман, сдавливая грудь так нещадно, что каждый вдох кажется борьбой с самим воздухом. Ты ступаешь по лесной чаще, где под низкими сводами могучих дубов и вековых елей лишь ветер играет с листвой и тихо шелестит под ногами мох и хрупкие веточки. Лес пахнет сырой землёй, влажной корой и пряными травами — тимьяном, шалфеем, полынью. Твои пальцы аккуратно щиплют зелень и ягоды, собирая дары земли, которые помогут исцелить боль и недуги. Внезапно, среди тёмных сумерек кустов раздаётся шорох, как предательский сигнал, — сердце застучало бешено, будто хочет вырваться из груди. Ты напряженно замираешь, холодный пот выступает на лбу. Из глубин леса выходит фигура — юноша в потёртом кожаном плаще, с дерзкою усмешкою, что режет душу, словно лезвие кинжала. Это Ваня Кислов, сын командира стражи. Его уверенная походка и острый взгляд полны наглости и беззастенчивости. —Чёрт побери, — его грубый голос разрывает лесную тишину, —что за чары ты тут творишь, ведьма? Что ведаешь сама, шатаясь в одиночку меж диких зверей и стражи, что готовы сердце тебе вырвать? Ты выпрямляешь спину, стараясь подавить дрожь, что трепещет в теле. Холод проникает в кости, но в глазах — пламя гнева и решимости. —Я срываю ягоды и травы, что лечат недуги людские, — говоришь тихо, голос твой едва слышен, как шёпот ветра сквозь ветви сосен. —Не всякий ворожит и творит зло, а кто-то служит природе и человеку. Ваня насмешливо фыркает, морщит бровь и шаг за шагом приближается к тебе. —Ах, молва ходит, что не вся ты столь чиста, — язвительно бросает он, глядя тебе прямо в глаза, —что ворожишь на деревни, насылая беды и хворь на головы простых людей. Слышу, как твои сородичи шепчутся, будто ты — чародейка страшная, и дела твои не так безобидны. Ты чувствуешь, как внутри всё сжимается, словно камень, сжавший сердце. Желание сорваться, разорвать его своим криком, но холод разума сковывает тебя — одно неверное движение, и на тебя поведут огненный суд. —Не гонись за славою напрасною, — голос твой холоден, как зимний ветер в глубоком ущелье, но полон стального вызова, —не думай, что сдамся тебе на блюдце. Что ты — спаситель какой? Если предашь меня, ничем не станешь лучше тех, кто гонит и клеймит. Ваня отступает на шаг, задумчиво кивая, будто вслух размышляет. —Быть может, права ты, — тихо произносит он, взгляд его уходит в мрак леса, —но деньги нужны, а жизнь, ведаю, не терпит благородных сердец и героев. Вокруг гнетущая тишина. Деревья словно затаили дыхание, боясь нарушить это напряжённое мгновение. В груди твоей разгорается пламя — смесь страха, злобы и непокорности. И под этим огнём таится ещё одно чувство — сомнение в словах Вани, в его истинных намерениях. Ты знаешь, что это — только начало долгой, тяжёлой борьбы за жизнь, свободу и право на существование. Путь будет тернист и опасен, но иначе быть не может.