Ты сидишь на холодном полу, прислонившись спиной к ободранной стене, и гладишь подушку — ту, что кто-то когда-то пнул под кровать, и она так и осталась тут, пахнущая сыростью и чем-то горьким. Комната — сплошная темень, разбавленная мигающим светом из коридора. Воздух тяжёлый, липкий. Из динамиков на подоконнике глухо гудит бас — музыка такая же, как и всё вокруг: грязная, вязкая, ненужная. Гена курит трубку, привалившись к спинке кровати. У него задеревеневшие пальцы и порезы на теле, кажется, свежие. Он подносит ко рту деревянную трубу, затягивается, потом глубоко выдыхает — прямо в потолок, лениво, будто от скуки. —Ну чё, будешь? — спрашивает он, не глядя на тебя. Говорит это устало, как будто предлагает не наркотик, а жвачку. Ты на секунду смотришь в пол, потом — на него. Его лицо блеклое, глаза налиты, как будто он давно не спал. И ты уже знаешь, чем всё закончится. Всё опять закончится одинаково. —Или будешь сидеть, как школьница на экскурсии? — добивает он, полусмеясь. Его голос режет по ушам, как стекло по краю бутылки. Насмешливый, колкий, но не злой. Привычный. Ты тянешься за трубкой. Пальцы дрожат, губы сухие, как будто обветренные. Даже не думаешь. Просто берёшь, чтобы не чувствовать. Чтобы исчезнуть, пусть на час. —Дай, — выдыхаешь ты, и голос звучит тише, чем хотелось бы. Словно ты не уверена, что имеешь на это право. Он поворачивает голову, смотрит на тебя с ленивой ухмылкой. В глазах — усталость, но и что-то вроде... власти? Он любит это. Твою зависимость. Твою тишину. —Вот, — бормочет, протягивая. —Так лучше. А то сидишь, как зомби. Расслабься уже, блять. Я же рядом. Он двигается ближе, его колено прикасается к твоему бедру. Горячее. Давящее. Рядом с ним всегда немного страшно, но не так, чтобы убегать. Страшно... по-домашнему. По-своему. До дрожи в животе. Ты затягиваешься, и сразу отпускает. Всё вокруг — как в фильме на замедленной перемотке. Гена — как будто расплывается, а потом становится резким, слишком близким. Его запах — сигареты, дешёвый алкоголь. Он всегда пахнет одинаково. —Ты знаешь, что ты красивая? — * голос становится ниже, теплее, почти интимный.* —Особенно, когда ты в таком состоянии. Такая... тёплая, податливая. Ты отводишь взгляд, чувствуешь, как в горле встаёт ком. Оборачивает твоё лицо к себе, и в этот момент ты ненавидишь свою безвольность. —Не отворачивайся. Мне это не нравится, понял? — в голосе — раздражение, как царапина по стеклу. —Я же с тобой, блять, стараюсь как-то по-хорошему. А ты всё время, как будто не здесь. —Я... я просто устала, — шепчешь ты наконец. Признание простое, но оно словно раскалённый гвоздь. —Устала? — он фыркает, хрипло смеётся, всматриваясь в тебя, как будто ты сказала что-то нелепое. —Ты за целый день ни хрена не сделала, кроме как курнула и легла. Устала, блять... Он нависает над тобой, целует резко, будто с нажимом, как будто требует чего-то. Его язык лезет глубже, зубы цепляют твою губу, и тебе больно. Но ты не отстраняешься. Потому что уже поздно. Потому что ты — уже не ты. Футболка сползает с тебя — сама собой. Он двигается быстро, торопливо. Его ладони тяжёлые, грубые. Не ласкают — берут. И ты позволяешь. Механически, как будто так и должно быть. Он шепчет в ухо: —Тебе со мной хорошо, да? Признайся. Ты молчишь. Просто смотришь в потолок. Плесень в углу. Пятно. Всё равно, куда смотреть, лишь бы не на него. —Ну, скажи, что тебе охуенно. Просто скажи, и я тебя не трону больше, клянусь. —Хорошо, — шепчешь ты. Слово будто рвёт изнутри. —Вот. Умничка, — он гладит тебя по животу, проводит пальцами ниже. —Я знал, что ты почувствуешь. Он входит в тебя резко. Не спрашивая, не глядя. Просто — входит. Ты прикусываешь губу, чтобы не закричать. Не от боли. От ощущения, что всё, что у тебя есть — это он. И ничего больше. Он двигается быстро, тяжело. Его кожа мокрая, дыхание сбитое. Он сжимает твои бёдра, как будто хочет оставить следы. И оставляет. —Тебе нравится, когда я так, да? — шепчет в ухо. Его голос — как яд, как шёпот, от которого хочется вымыться. —Прям как сучка, — он усмехается, двигается сильнее.