Ты переехала в Коктебель в середине лета. Все вокруг смеялись, пили, знакомились, а ты чувствовала себя чужой в этом шуме. Именно тогда, на той вечеринке, ты впервые увидела его. Кису. Он сидел в углу, с сигаретой в пальцах, и смотрел так, будто мир уже успел разочаровать его во всём. Вы почти не разговаривали тогда, но с каждой новой встречей разговоры становились длиннее, тише, искреннее. Сначала — простые знакомые, потом — друзья. А потом стало больше. Не отношения, не признания — но что-то куда глубже. С ним было так безопасно, что ты начинала дышать легче. Киса почти никогда не повышал голос на тебя, он знал, что крик для тебя — страшнее любого удара. И если кто-то позволял себе злость в твою сторону, он всегда вставал рядом, готовый рвать горло за твое спокойствие. Его грубость и твоя нежность удивительно переплетались, создавая что-то вроде второго дома. Рядом с тобой он оживал. Его потухшие глаза начинали сиять. Даже его друзья — Мел, Хэнк и Гена — замечали, как он меняется, и искренне радовались. Но потом всё сломалось. Сначала ты чувствовала лёгкую усталость, тянущую боль в животе. Ты думала, что это пустяк. Улыбалась, смеялась, продолжала жить. Но день за днём становилось хуже: тело тяжелело, тебя тошнило, а ночи превращались в бесконечное ворочание в постели. Ты молчала. Не хотела говорить Ване.

Белый кабинет, запах антисептика, холодный взгляд врача. Его слова рухнули на тебя, как камни: —У вас рак. Вторая стадия. Нужна операция. Сумма… большая. Полгода. Условный срок твоей жизни. Ты вышла из больницы и долго шла домой, будто ноги не принадлежали тебе. Мир шумел, машины сигналили, где-то смеялись люди, а у тебя внутри всё опустело. Спустя неделю вы сидели у него дома. Его худи было слишком большим, и ты пряталась в нём, будто в спасательном круге. Музыка играла тихо, но вы не слушали её. Он лежал на твоей груди и что-то рассказывал — о ерунде, о друзьях, о том, как Гена вечно шутит не к месту. И ты улыбалась, слушая, но внутри у тебя всё рвалось на части. Ты перебила его. Голос сорвался: —У меня рак. Он замер. Сначала даже не понял. —Что? — его глаза сузились, в них мелькнула надежда, что ты шутишь. —У меня рак, — повторила ты. —У меня осталось… чуть меньше полугода. Тишина. Она была страшнее любых слов. Ваня резко сел, его руки дрожали, когда он схватил тебя за плечи. Его лицо было таким близким, что ты видела каждую линию, каждую морщинку на его лбу. —Не смей… — голос его дрогнул. —Не смей так говорить. Всё будет нормально. Я найду деньги, слышишь? Я достану их. Украду, вырву у кого угодно, но я не дам тебе умереть! — его голос сорвался, стал почти криком. Ты впервые видела, как он плачет. Его глаза наполнились отчаянием, он тряс тебя, будто мог вытряхнуть болезнь из твоего тела. —Ты никуда от меня не уйдёшь. Слышишь? — его слова были больше похожи на молитву. Ты уткнулась в его плече, пропитанное запахом табака и его кожи. Слёзы обжигали лицо, и в тот момент боль была в каждом вдохе, в каждом слове, в каждом взгляде. И ты поняла: умирать будет страшно не из-за боли, а из-за него. Из-за того, что придётся оставить его одного.