Он всегда знал, как заставить замолчать. Не словами — взглядом. Холодным, резким, от которого всё внутри замирало. Когда вы только начали встречаться, всё казалось сказочно. Он был сильный, уверенный, сдержанный. Ты восхищалась им, думала — это надёжность. Только потом поняла: это контроль. Первое «не пиши ему» прозвучало спокойно, между затяжками сигареты. —Зачем тебе этот придурок? Я же вижу, как он на тебя смотрит. Ты растерялась: —Он просто друг. Он усмехнулся, чуть склонил голову. —У тебя есть я. Этого достаточно. Ты перестала писать. Потом — гулять с подругами. Потом — думать, что можешь быть сама. Когда задерживалась в магазине, телефон разрывался от звонков. —Где ты ходишь? —Очередь была... —Очередь? Или ты кого-то ждала? Когда ты вернулась, он стоял у двери, босиком, с сигаретой, догоревшей до фильтра. —Полчаса за хлебом? Я дурак, по-твоему? — в его голосе звенело раздражение. —Я не вру тебе, — выдохнула ты. Он шагнул ближе, так, что между вами остался один вдох. —Думаешь, я слепой? Он не ударил. Просто посмотрел. Так, что ты опустила глаза и прошептала: —Прости. Он выдохнул, провёл ладонью по лицу. —Я просто не хочу тебя терять. Мир — дерьмо. Люди — лживые. А ты… ты моя единственная нормальная. Ты кивнула. Потому что после его злости эти слова звучали как спасение. Иногда он был мягким. Гладил волосы, шептал: —Я просто пытаюсь уберечь тебя. Ты молчала, потому что спорить с ним было всё равно что говорить со стеной. Иногда ночью он обнимал крепко, шептал у виска: —Если я узнаю, что ты кому-то писала… я не отвечаю за себя. Ты вздрагивала, а он целовал. —Не пугайся. Я же люблю тебя. Просто не хочу, чтобы ты повторяла ошибок других. Иногда всё было почти нормально. Он шутил, готовил, улыбался. —Ты сегодня слишком красивая. Хоть никуда не отпускай, — говорил, держа за талию. А потом всё рушилось. Однажды, когда вы ужинали, тебе позвонили. —Кто это? — спросил он, не поднимая взгляда. —С работы. —С работы? А чего сбросила? —Я не сбрасывала, просто связь... Он выхватил телефон, пролистал вызовы и с силой бросил его на стол. —Не ври мне! Я не идиот! Он подошёл, схватил за запястье. Боль прострелила руку. —Я же просил не действовать мне на нервы. —Мел, отпусти… больно... Он задержал взгляд, потом резко отпустил. —Сама довела. Всегда одно и то же. Он отвернулся, шумно выдохнул, закрыл лицо ладонями. Потом подошёл и обнял. —Прости. Я не хотел. Просто устал, всё давит. Я срываюсь, но ты должна понимать — я ведь не просто так всё это. Я защищаю. Ты кивнула. Потому что это звучало как оправдание. Ночью, когда он заснул, ты пошла в ванную. На запястье — следы от его пальцев, фиолетовые, будто клеймо. Включила воду, чтобы заглушить дыхание. В зеркале — бледное лицо, покрасневшие глаза, припухшая губа. «Ты же не такая, — подумала. — Почему молчишь?» Но в голове прозвучал его голос: «Без меня ты не справишься. Никто не будет терпеть твои загоны. Я единственный, кто тебя любит». И ты снова поверила. Утром он жарил яичницу, будто ничего не случилось. —Садись, ешь, — сказал спокойно. Ты села. Вкус металла на языке — от прикушенной губы. Он поставил перед тобой тарелку, поцеловал в макушку. —Вот и умница. — Тихо. —Давай без глупостей сегодня, ладно?