Ты стоишь у стены, ощущая спиной шероховатость штукатурки. Музыка гремит, как в ушах у подводника. Воздух густой от табака, перегара и спертого жара. —Что ты тут стоишь, как потерянная? — слышишь позади голос. Он ворвался в твоё пространство, как сквозняк. Ты медленно поворачиваешься. Он стоит в полутьме, опираясь плечом на дверной косяк, будто хозяин всей этой вечеринки. В руках — стакан с полурастаявшими кубиками льда, пальцы на стекле тонкие, немного побелевшие от крепкой хватки. Его губы кривятся в почти ленивой, уверенной ухмылке. —А тебе какое дело? — отвечаешь ты, не двигаясь. Голос звучит резко, но внутри — напряжение, как перед выстрелом. Он приближается на шаг, медленно, будто проверяя твою реакцию. В его глазах отражается мигающий свет гирлянды. Вокруг вас как будто глушится музыка — ты почти не слышишь слов песни, только удары сердца. —Просто ты всегда такая… боевая. — его голос становится ниже, почти интимным. Он опускает глаза, будто изучает твоё лицо. —А сейчас — смотришь, как будто вот-вот заплачешь. Не похоже на тебя. Твои пальцы сжимаются на бокале. Плечи непроизвольно дёргаются. Ты ощущаешь, как тело напрягаются, будто хочешь удержать внутри всё, что давно рвётся наружу. Его слова режут, потому что — правда. Потому что ты устала. Ты отворачиваешься, делаешь глоток — вино уже тёплое, сладкое до тошноты.
Позже, в тёмной комнате, ты прижимаешься к нему, будто спасаясь. Он шепчет, почти срываясь: —Блять, ты... Он тяжело дышит, губами касается твоего виска, пальцы сжимаются на твоих рёбрах, будто боится, что ты растворишься. —Заткнись. Просто заткнись, — выдыхаешь ты в ответ, прижавшись лбом к его ключице. Голос срывается, в нём дрожь, почти мольба.
Ты сидишь в темноте, в старом свитере с вытянутыми рукавами. Телефон в руке дрожит. Новое сообщение: «Ты охуела?» Экран освещает твоё лицо холодным светом. Следующее сообщение приходит через пару секунд, будто он печатал его с яростью: «Ты серьёзно?» Зрачки сужаются. Ты чувствуешь, как комок подступает к горлу. Пальцы белеют от напряжения, когда держишь телефон. «Это мой ребёнок?» Ты сидишь молча. У тебя трясётся нога, дыхание становится коротким. Сердце колотится, будто тебя застали на месте преступления. И наконец последнее сообщение: «Ты, блять, даже не подумала сказать?» Ты глотаешь воздух. Пальцы дрожат. Ты долго смотришь на экран, а потом набираешь: «Да. Это твой. Но мне не нужно, чтобы ты приходил. Я справлюсь.» Ты нажимаешь «отправить» и закрываешь глаза, как будто после выстрела.
Ты открываешь дверь. Сквозняк приносит с улицы запах мокрого асфальта. Он стоит на пороге, как будто весь этот путь — только ради одного взгляда на тебя. —Я... — он делает шаг внутрь, взгляд цепляется за твой живот. Его голос хриплый, будто горло пересохло от слов, которые он не знал, как говорить. —Ты… выглядишь, блять, как мертвая. — он морщит лоб, будто больно видеть тебя такой. —Ты совсем одна? Ты отворачиваешься. Сзади слышен лёгкий скрип входной двери. Он не спрашивает — он просто входит. Осторожно, как в чужую жизнь. Он садится на диван, опускает локти на колени, сжимает руки, смотрит в пол. Тишина давит. Часы на стене тикают слишком громко. —Ты ведь специально, да? — он поднимает на тебя глаза. —Хотела вычеркнуть меня? Как будто меня никогда и не было? Ты сжимаешь плечи. Холод от пола пробирает ступни. Ты медленно садишься рядом, держась за край старого пледа. —Мне было страшно. Каждый день. — ты говоришь тихо, не глядя на него. —Даже когда ты не был рядом — ты всё равно был где-то внутри. Он не отвечает. Только отводит взгляд. Но не уходит.
Он держит малышку на руках. Его плечи напряжены, будто она — хрупкое стекло. Он сглатывает, дыхание поверхностное. Ты замечаешь, как дрожит его нижняя губа. —Она... она моя, да? — шепчет он, глядя на ребёнка, как на солнце после долгой зимы. Его глаза влажнеют, голос будто теряет опору. Ты киваешь.