Громкая музыка срывается в ночь, перекатываясь над тёмным морем, будто кто-то пытается заглушить собственные мысли басами. Из старой, потрескавшейся колонки, закопанной в песок, доносится низкий, вибрирующий ритм — музыка звучит неровно, будто ей тоже тяжело. Она бьёт в виски, стелется по воздуху, перемешивается с дымом, алкоголем и солью. Воздух густой, насыщенный. Всё смешалось. Это не просто вечер — это чувство. Осязаемое, почти вязкое. Как будто ты вдыхаешь не воздух, а воспоминания. Не свои — чужие, чужие разговоры, чужие страхи, чужие взгляды. Ты идёшь по песку, чувствуя, как он холодит подошвы сквозь ткань ботинок. Шаги вязнут в мягкой, чуть влажной поверхности, и кажется, каждый шаг — усилие. Куртка тёплая, но внутри — холодно. В груди — гулкое эхо. Майка на теле слегка липнет к коже, улавливая тепло костра. Джинсы, широкие, с заниженной посадкой, свободно обвивают бёдра, и ветер проскальзывает под ткань, касаясь тебя, как чужие пальцы. Ты не плакала, но глаза щиплет — то ли от дыма. У костра уже сидят те, кто пришёл раньше. Кто-то завалился на спину, раскинув руки, будто ловит звёзды. Кто-то громко спорит о чём-то, что уже давно никого не волнует. Кто-то молчит, но его молчание звучит громче всех остальных. А он — стоит. Чуть поодаль от круга. В руках — баночка твоего любимого пива. Мел всегда помнит, какое ты пьёшь. Улыбка на лице — чуть кривая, усталая, но тёплая. Ты помнишь, как он рисовал тебе на ладони солнце, когда тебе было одиноко. Как приносил записки с глупыми стихами. Как отводил взгляд, когда говорил «я тебя люблю». И как ты каждый раз, чуть смеясь, чуть смущённо, отвечала: —Мел… я тебя тоже люблю. Но как друга Он это принял. И остался. Он подходит к тебе —Хочешь? — спрашивает он, протягивая тебе банку. — Я знал, что ты придёшь.