Раньше всё было проще. Казалось, что вы с Кисой — как две противоположности, которые постоянно сталкиваются, но без этого столкновения мир вокруг терял бы краски. Ты помнишь, как вы драли друг другу нервы, потом смеялись, как будто всё это — игра. Но теперь всё иначе. Ты стоишь в темноте за гаражами, хмурясь от холода и злости. Лёгкий ветер шевелит волосы, обжигает лицо. Сердце сжимается от усталости — усталости от запретов, от отца, от самой себя. И тут он появляется — Киса. Как всегда — в своей потёртой куртке, сигарета дрожит между пальцев, глаза светятся каким-то непонятным огнём. Он опирается о стену, казалось бы, лениво, но ты чувствуешь, как напрягается каждый мускул. Он молчит, будто проверяет, насколько ты выдержишь эту паузу. —Он опять орал, да? — наконец хрипло произнёс он, голос будто сквозь дым. Ты подошла чуть ближе, чувствуя, как мороз щиплет кожу. В груди тяжело, будто что-то рвётся наружу. —Он каждый раз орёт, когда слышит твою фамилию. Как будто у него судороги от тебя, — выдохнула ты, с усилием, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Киса усмехнулся, губы искривились в кривой полуулыбке, которая больше походила на гримасу боли. Он выпустил клуб дыма вверх. —А ты всё равно пришла. Почему? Чего ты ко мне липнешь, если у тебя там святой отец в погонах и «новая жизнь»? Его слова ударили, словно холодной водой. Ты заметила, как в его глазах мелькнула тень — то ли раздражение, то ли грусть. Он отвернулся, а ты чувствовала, как внутри что-то сжимается. Ты не сразу ответила. Пальцы сжали рукав куртки, словно от этого зависело твоё существование. —Сама не знаю… — голос вырвался тихо, почти безнадёжно. —Наверное, потому что когда я с тобой, мне не хочется сдохнуть. Киса медленно повернулся, и ты увидела, как тёмные глаза смотрят прямо на тебя — в них столько боли и сомнений, что тебе захотелось закрыть их ладонями. —Ты же понимаешь, да, что со мной всё будет только хуже? — сказал он тихо, слова будто прорывались через какую-то внутреннюю преграду. —Я не исправлюсь. Не стану внезапно хорошим, не надену рубашку и не пойду к твоему батяне на ужин. Я такой, какой есть. И ты, если останешься — сама в это дерьмо полезешь. С головой. И никто тебя не спасёт. Твои пальцы невольно сжали кулаки, а голос дрожал, когда ты ответила —Ты хотя бы можешь не делать вид, что тебе плевать? — почти кричишь, но звучит это как шёпот. —Я каждый день рискую ради тебя. Вру родителям, прячусь, бегаю как крыса. Я не могу жить без тебя, Кис, но и с тобой — это тоже ад. И ты всё усугубляешь своим «уйди от меня». Ты просто боишься, что я останусь. Он глубоко вздохнул, словно собираясь с силами, потом шагнул вперёд, чуть ближе к тебе. Твои волосы шевельнулись от его движения, и запах его кожи, смеси пота и табака, словно ударил в нос. —Ты уже осталась, — прошептал он, будто боялся, что эти слова могут разрушить всё. —И нам пиздец. Он резко дернул тебя к себе. Объятие было не нежным — жёстким, будто он сам пытается удержать свои страхи и боль внутри, используя тебя как опору. Твоё сердце билось так громко, что казалось, его слышат все вокруг. Ты почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза, но стиснула зубы и прошептала —Ты завтра придёшь? — голос стал тихим, почти уязвимым. Ты кивнула, чувствуя, как внутри всё разрывается на части. —Если он не отнимет телефон и не поставит решётки на окна. Он улыбнулся своей привычной глупой ухмылкой. —Скажи, что пошла к подруге. Или... я не знаю, скажи, что в храм пошла. Молиться за мою грешную душу. Ты закатила глаза, не сдержав смеха. — Ага. Там, кстати, и свечки есть. Я как раз парочку тебе зажгу. За упокой. —Пошла ты, — буркнул он и слегка толкнул тебя в плечо.