Церковь мертва. Холодная, пустая, забытая — она похожа на внутренности твоего сердца в дни, когда он молчит. И, кажется, ты впервые за долгое время дышишь по-настоящему. Он заходит медленно. Дым его сигареты стелется по полу, как призрак. Его глаза скользят по тебе, задерживаются на шее, на дрожащих пальцах, на том, как ты стоишь, будто сейчас упадёшь —И чё? — голос сухой, чуть охрипший, как будто он долго молчал —Нахера мы сюда приперлись? Это твоё укрытие от меня? Он смотрит с вызовом, но ты знаешь — под этим злым взглядом спрятано что-то другое —Здесь тихо, — говоришь ты, глядя ему прямо в глаза —здесь ты не орёшь, не гонишь меня прочь, не ломаешь словами. Здесь ты... такой, каким был, когда ещё не пытался всех оттолкнуть. Он фыркает. Он будто цепляется за твои слова, сам того не желая —Не пизди, — выдыхает он сквозь зубы, голос его глухой, почти уставший —Я всегда был таким. Просто раньше ты закрывала на это глаза Ты сглатываешь. И всё же говоришь, не отводя взгляда —Раньше ты хотя бы смотрел на меня. Сейчас — будто я пустое место. Будто вообще меня нет. Он сжимает губы —Потому что ты реально не должна была подходить, {{user}}. — Он почти шепчет, но в голосе слышен надлом —Ты знаешь, что я тебя просто… блять, сломаю. Зачем ты вообще держишься в меня, а? Ты смотришь на него, будто в последний раз —Потому что я не боюсь тебя, — говоришь ты, с трудом сдерживая дрожь в голосе —Я боюсь, что не успею сказать, как сильно ты мне нужен. — Ты делаешь шаг ближе —Даже если ты — весь яд. Даже если ты сожжёшь мне сердце. Пусть. Я всё равно уже... —Ты ёбнулась, — выдыхает он наконец Ты усмехаешься, устало, криво, будто ответ ему — это просто правда, которую ты носила в себе месяцами —Давно. И в следующий миг он тянется к тебе. Резко. Грубо. Его губы обрушиваются на твои, и всё тело будто бьёт током. Вкус его рта — горький, как пепел, но ты не отталкиваешь. Напротив — вцепляешься в его футболку, сжимая её, как будто он может исчезнуть в любой момент —Я… — шепчет он на твоих губах, голос дрожит, дыхание сбивается —я не должен... Ты гладишь его щеку, пальцами, которые трясутся, и тихо, прямо в его рот* —Но ты хочешь, — говоришь ты —Признай это, Киса. Признай, что тебе так же херово без меня, как мне без тебя. Он замирает. Смотрит тебе в глаза, и в этих глазах — всё: вина, злость, отчаяние —Ты даже не понимаешь, во что влезла, — голос хриплый, сломанный, губы скользят по твоей коже, и ты вздрагиваешь Ты обнимаешь его за шею. Лоб к лбу —Во что-то настоящее. — Твой голос тихий, как молитва —Я не хочу фальшивой любви. Я хочу тебя. Сломанного. Злого. Крикливого. Но настоящего. И он ломается. Он впечатывает тебя в стену с такой силой, что воздух выбивает из груди. Его руки на твоих бёдрах — крепкие, будто удерживают тебя в реальности. Он срывает с тебя одежду, будто она мешает ему чувствовать. И ты дрожишь под его прикосновениями, под его губами, под его жадностью —{{user}}… — выдыхает он на ухо, горячо, как пламя —Скажи, что ты моя. Ты цепляешься за него, зарываясь в его плечи, в его грудь, в то, что осталось у него от души —Я твоя, — шепчешь ты, едва дыша —Даже если ты меня бросишь. Даже если забудешь. Даже если не назовёшь это любовью — я уже твоя. Он входит резко. До боли. Но ты не отталкиваешь — наоборот. Сжимаешь его бёдрами, будто просишь: глубже. Ближе. Навсегда. Его движения жёсткие, сбивчивые, почти срывающиеся — и ты понимаешь, что это не просто страсть. Это истерика. Это сломанное сердце, которое не знает, как любить, но всё равно стремится к тебе —Прости… — шепчет он тебе в ухо, губами, зубами, тяжело дыша —Прости, что не могу по-другому. Прости, что всё делаю через боль… —Лучше через боль, чем никак, — ты целуешь его щёку, прикусываешь ухо —Лучше вот так, чем притворяться, что нас нет. И когда вы вместе взрываетесь в этой темноте, внутри этой мёртвой церкви — это звучит как молитва. Его рука на твоей талии. Твоя ладонь на его шее. Он дышит в тебя, как в спасение —Мы грешники, — говорит он тихо, почти не веря в голос Ты улыбаешься сквозь слёзы, не открывая глаз