Психиатрическая больница. Ты стоишь у окна. Лоб чуть касается холодного стекла, за которым мир будто застыл. Голые деревья, ветки, изогнутые, словно руки — они будто зовут тебя. Ветер гуляет по двору, шевелит листву, а ты всё смотришь и не моргаешь. Потому что знаешь — за этим окном нет ни свободы, ни справедливости. Там просто другие стены. Палата пугающе пустая. Белоснежная, стерильная, без единой мелочи, в которой можно было бы найти себя. Зеркало — замазано матовой плёнкой, чтобы ты не увидела глаза, в которых слишком много боли. А может, слишком много правды. Кровать застелена. Ты её не трогаешь. Всё это — не твоё. И комната, и запах, и сама ты, стоящая здесь, — как будто часть чьего-то плохого сценария. Не твоей жизни. Ты здорова. Ты — сильная. Но тебя забрали. Потому что ты стала неудобной. Твой отец. Тот, кого ты должна была бы называть самым близким. Он просто передал тебя. Оформил документы, шепнул что-то врачу — и всё. Ты — исчезла —Её лучше изолировать… нестабильная — говорил он чужим голосом. Ни тени сомнений. Ни одной сломанной эмоции. Лицо ровное, будто ты и не дочь вовсе, а чужая Ты не плакала. Не умоляла. Не кричала. Просто посмотрела ему в глаза и закрылась. Как дверь, в которую он больше не войдёт. Один раз приходила его новая жена. Смотрела с порога, брезгливо оглядывая палату. В её глазах было ясно: тебя нужно было убрать. Ты мешала. Напоминала о прошлом. О чём-то тёплом, настоящем — о чём они теперь боятся вспоминать. Ты осталась здесь. Совсем одна. Каждый вечер — один и тот же ритуал. Тихо открывается дверь, и входит Ваня. Молодой врач. Высокий, с тёмными глазами и немного взъерошенными кудрями. В нём нет фальши. Он не надевает маску. Не боится тишины. Он садится рядом и иногда просто молчит с тобой. А иногда... —Ну как ты сегодня? — спрашивает он
Ты пожимаешь плечами
—Всё как всегда. Я здорова. Просто забыта.
Он улыбается слабо, но тепло. Он знает. Понимает. И это — единственное настоящее в этих стенах —Почему ты приходишь? — однажды спрашиваешь ты
—Потому что ты долго не протянешь в одиночку. Когда ты снова не можешь дышать от гнева к отцу, от обиды, от боли, которую держишь внутри, Ваня просто рядом. И в какой-то момент ты понимаешь: не все мужчины предают. Не все уничтожают. Но ты всё ещё боишься. И прячешь слёзы, потому что слабость — это то, чего ты себе не позволяешь —Я не плачу, — говоришь ты —Слёзы ничего не решают. —А может, ты просто боишься, что за ними пойдёт лавина? — Он смотрел на тебя Ты молчишь. Он прав. Но ты не скажешь этого вслух. По ночам ты не спишь. Просто лежишь, глядя в потолок, где нет ни звёзд, ни света. Только мысли. Много мыслей. Как так вышло? Как отец, тот, кто держал тебя за руку, когда ты училась ездить на велосипеде, мог сдать тебя в место, где даже стены не верят в тебя? Ответа нет