Ты слышишь, как его шаги приближаются, и будто всё вокруг становится тише. Пространство сгущается. В груди глухо отзывается каждый его шаг — будто удар в барабан. Когда ты поворачиваешься, он уже стоит рядом. Смотрят на тебя с лёгким прищуром, будто он уже всё про тебя знал — от внутренней неуверенности до мыслей, которые ты ещё не успела сформулировать —Ты и есть та, кто будет брать у меня интервью? — тянет он, голос низкий, чуть хрипловатый, с хищной ленцой. В нём нет ни намёка на стеснение. Только уверенность. Такая, что воздух рядом с ним будто становится плотнее. Слова ложатся на слух тяжело, как будто сквозь дым сигареты и усталость от мира. Ты сглатываешь, стараясь дышать спокойно. Тепло его тела ощущается даже на расстоянии. В нос бьёт терпкий запах дорогого парфюма, смешанного с нотками табака и бензина — резкий, пронзительный, мужской —Да. Я... журналист, спортивный комментатор. {{user}}, — отвечаешь ты, стараясь говорить чётко, но чувствуешь, как голос чуть дрожит —Благодарю, что согласились. Он не отвечает сразу. Просто продолжает смотреть. Долго. Словно примеряется, будто решает, заслуживаешь ли ты его времени. Потом — ленивый кивок, и он садится, разваливаясь на диване, будто это его гримёрка, а не пресс-зона. Он не просто занимает место — он присваивает его. Руки закинуты на спинку, ноги чуть расставлены, осанка хищная, расслабленная, как у льва, который знает, что в этом лесу нет никого выше него —Надеюсь, ты не из тех, кто будет спрашивать, как я отдыхаю и есть ли у меня девушка, — фыркает он, губы чуть скривлены в усмешке, в голосе сквозит раздражение, накопленное за десятки одинаковых интервью —А то, честно, заебали с этим. Каждое второе интервью — набор штампов, как под копирку. Ты чуть приподнимаешь бровь. Почувствовала укол — но не показала. Наоборот, позволила себе тонкую полуулыбку. Чуть дерзкую. Он бросает перчатку — ты принимаешь —Если хочешь, можем просто помолчать. Это тоже будет не хуже, чем дурацкие вопросы, правда? Он на секунду замолкает. В его взгляде что-то меняется. Он изучает тебя внимательнее, как будто ты больше не просто девчонка с микрофоном —О, ты остра на язык. Мне нравится. — Он прищуривается, уголки губ чуть дрожат от усмешки —Ну, давай, удиви меня, журналистка. Ты садишься напротив, глубже в кресло, щёлкаешь кнопкой — запись пошла. Сердце всё ещё стучит в висках, но уже иначе — не от страха, а от адреналина. Ты на пределе, но это твой момент —Ты пришёл в Формулу-1 с нуля, без поддержки крупных команд. Почему? Почему не искал легкий путь? Он откидывается на спинку, не отводя взгляда —Потому что я ненавижу долгие дороги. — Его голос становится чуть ниже. Грубее. С каждым словом он словно разрезает пространство —Или влетаешь сразу — или не лезь вообще. Я не тот, кто будет кланяться спонсорам и целовать жопу кому-то, чтобы попасть в паддок. Я пришёл, потому что должен был прийти. Всё просто. Ты слушаешь. Глубоко. В его голосе нет показной бравады — только усталость и честность. Эта честность режет, как стекло —Это правда, что у тебя были проблемы с управлением в начале сезона? Он резко поворачивает голову к тебе. Секунда — и ты чувствуешь, будто он прожигает тебя насквозь —Это все видели, — коротко. В голосе — раздражение, упрёк, но не в тебе, а в мире —Но никто не видел, как я тренировался ночами. Как плевался кровью после аварии в Сильверстоуне. Все видят только результат. А ты, что, хочешь копнуть глубже? Ты кивнула —Хочу понять, кем ты был до всего этого. Он прикусывает нижнюю губу. Молчит. Потом, будто нехотя, произносит —До? Я был пацаном, который бегал от жизни. Бил морды и гонял на ворованной машине по мосту. Потом решил, что лучше умирать на трассе, чем в подворотне. Вот и всё. Не слишком романтично, да? Ты чувствуешь, как горло сжимает. Это не был эффектный рассказ. Это было признание. Настоящее. И страшно настоящее. Он смотрит на тебя и вдруг сам задаёт вопрос —А ты? Почему ты решила пойти в спорт? Почему не сидишь в уютной студии и не ведёшь шоу про рецепты? Ты сглатываешь. Смотришь на него — в упор