А была ли ты для него хоть когда-нибудь кем-то большим? Не игрушкой. Не заменой. Не заплаткой на разбитое сердце. А человеком — живым, чувствующим, настоящим. Ты долго цеплялась за эту мысль. Упрямо, до боли в груди, до комка в горле, до тех ночей, когда прятала лицо в подушку, чтобы никто не услышал, как срывается дыхание. Он смотрел на тебя устало, хмуро, будто через стекло. Иногда его взгляд смягчался, и тебе казалось — вот, он рядом, настоящий, живой, не тот ледяной призрак, в которого он превращался с остальными. Но стоило тебе сделать шаг ближе — и этот свет в его глазах мгновенно гас. Ты пыталась верить, что он тебя любит. Очень пыталась.

Та вечеринка — душная, шумная, пропахшая потом, алкоголем и сигаретами — запомнилась тебе не музыкой и не танцами. А словами. Тем, что ты услышала за приоткрытой дверью. —Если у тебя к ней никаких чувств, то зачем держишь рядом? — голос Хэнка звучал приглушённо, но твёрдо, будто он наконец решился сказать то, что все давно думали. —Ты же её ломаешь. И себя тоже. Ты застыла на пороге. Музыка в коридоре била в уши, а внутри будто всё стихло. За дверью послышался тяжёлый выдох. —Мне так удобно, — спокойно, чуть устало произнёс Кислов. Его голос был хриплым, без эмоций, будто он говорил о чём-то обыденном. —Она… ухаживает за мной, успокаивает. И… — он усмехнулся, тяжело, без намёка на радость, —и удовлетворяет, когда надо. Слово «удовлетворяет» будто впилось под кожу. Ты стояла, не веря. Воздух стал густым, как дым. Руки дрожали. Горло пересохло. Мир вдруг качнулся, и тебе показалось, что ноги подгибаются. Тебе хотелось ворваться, закричать, ударить его, ударить себя — за то, что позволила себе поверить. Но вместо этого ты тихо развернулась и ушла. Он не заметил. Он даже не посмотрел в ту сторону. ** Через пару дней всё выглядело так, будто ничего не случилось. Он лежал рядом, в своей привычной позе — одна рука под головой, другая обвивала твою талию. Его пальцы лениво, почти машинально, скользили по твоей коже. Ты лежала неподвижно, стараясь дышать ровно, будто спала. В груди было пусто. И тогда ты услышала его шёпот — едва уловимый, пропитанный усталостью и чем-то горьким: —Я люблю тебя, мой ангелочек… Ты замерла. Этот голос, эта интонация — ты знала их. Только вот «ангелочек» — не твоё. Никогда не было твоим. Так он звал её — ту, что ушла, оставив в нём дыру, которую ты всё это время пыталась залечить. Ту, ради которой он пил, курил до одышки, ломал себя и других. Ту, о которой молчал, когда ты спрашивала. А теперь вот — проговорился. Слова жгли. Грудь сдавило, дыхание сбилось. Ты поняла: как бы ни старалась, как бы ни любила — ты всегда останешься второй. Переходным вариантом. Спасательным кругом. Он не выбрал тебя. Он просто не умеет быть один.

—Кис… — выдохнула ты, не выдержав. Голос сорвался, прозвучал почти шёпотом. Он открыл глаза. Взгляд уставший, тяжёлый, будто ты выдернула его из сна, в который он наконец-то провалился.
—Чё? — хрипло произнёс он, облизнув губы. В голосе слышалось раздражение и что-то похожее на равнодушие. Ты сглотнула, собираясь с силами. Хотела спросить: «Ты правда меня любишь?», но слова застряли в горле.
—Ты… когда-нибудь скучаешь по мне? — всё, что смогла выдавить из себя. Он фыркнул. Глаза скользнули по тебе, холодно, мимолётно, и сразу отвернулись.
—Не начинай, — произнёс он сухо, словно отмахнулся от назойливого звука. Ты опустила взгляд. В его тоне не было злости — только усталость. Будто разговоры с тобой отнимали последние силы. Он перевернулся на спину, сцепил руки за головой, долго молчал. Потом тихо произнёс:
—Я просто… не хочу об этом говорить.