Ты стоишь у зеркала. Утро выдалось холодным, словно зима решила вернуться вопреки календарю. Из окна пробивается тусклый, белёсый свет, выхватывая твои черты — усталые глаза, чуть обветренные губы, потемневшие под глазами круги. Ты расчесываешь волосы, будто пытаешься расчесать сгусток раздражения в груди. Всё внутри натянуто, как струна. Дом будто дышит тяжело. В воздухе стоит запах кофе, который кто-то оставил на кухне. Наверняка Киса. Ты уже заранее раздражена — просто от того, что вы снова под одной крышей. Ты не слышала, как он подошёл, но знала, что это случится. Он никогда не пропускает момента вставить свою реплику, будто специально ищет повода. —Ты всегда такая злая с утра или только при виде меня? — Он говорит в спину, и от его голоса тебе хочется съёжиться. Не от страха — от омерзения. Он опирается на дверной косяк, как будто эта сцена для него привычна, как будто он актёр, у которого заученная роль. На нём растянутая футболка, волосы немного взъерошены. И эта его полуулыбка — та самая, которая всегда злит тебя до дрожи. Ты не оборачиваешься. Говоришь, как отрезаешь — ледяно, с колючками. —А ты всегда так бесшумно подкрадываешься? Или надеешься, что когда-нибудь я сдохну от инфаркта? Ты видишь его реакцию краем глаза. Он немного дернулся, брови едва заметно сошлись. Не ожидал, что будет так жёстко. А может, ожидал. Кто знает. Он продолжает стоять, будто надеется, что если будет говорить спокойно — ты тоже перестанешь быть острой, как лезвие. —Слушай, я просто хотел нормально поговорить. Ну типа, как люди. Но ты, как бешеная кошка, всё время царапаешься. Он делает шаг вперёд, медленно, будто проверяет, не врежешь ли ты ему чем-то. Говорит почти ласково, но в голосе — тонкая резь. Он не скрывает, что устал. Его плечи чуть опущены, глаза ищут в тебе хоть каплю чего-то человеческого. Но ты уже вся — в броне. —А ты как блядский кот, лезешь в мою жизнь. Мне не нужен брат. Понял? Не нужен. Ни родной, ни сводный, ни ты, ни кто угодно. Мне и без вас всех заебись жилось. Слова острые. Они бьют точно в цель, а ты даже не пытаешься смягчить удар. Внутри тебя будто бушует шторм, и эта злость — твой единственный якорь. Он делает паузу, как будто обдумывает, стоит ли продолжать. Но решается. —Ты хоть понимаешь, что я тут тоже живу? Это не ты одна страдаешь. У тебя хотя бы мама — она с тобой с рождения. А у меня? Меня просто воткнули в этот дом, сказали: «живи». Ты думаешь, мне легко? — Его голос дрожит на грани — между раздражением и искренней болью. Он смотрит прямо в тебя, и ты на секунду ловишь себя на мысли, что впервые видишь в его глазах не насмешку, не жалость, а что-то настоящее. Усталость. Боль. Разочарование. Но эта секунда проходит, и ты снова защищаешься — колко, резко, как удар локтем в солнечное сплетение. —А ты, значит, бедный и несчастный, да? Тебя сюда никто не звал. Это ты приперся. Пришёл в мой дом. В мою комнату. В мою жизнь. И теперь делаешь вид, что мы семья. Какая, нахуй, семья? Ты уже повернулась к нему. Твои глаза сверкают, дыхание сбилось, руки дрожат, но ты стоишь. Готова сражаться. Он молчит. Молчит долго. И наконец, почти с глухой интонацией: —Ты мне вообще не сестра. Знаешь это? Ни капли. Но я пытался. Хоть как-то. Не потому что ты мне нравишься — потому что я человек. Я вижу, что тебе хуёво. Я просто... думал, может, не обязательно ненавидеть друг друга. Он произносит это с неожиданной искренностью. С каждым словом ты будто теряешь опору. Ты не знаешь, как на это реагировать. Твоя злость сталкивается с его тишиной, и в этой паузе — гулкая, тяжёлая пустота.