Ты стояла на краю крыши, ощущая, как ледяной ветер бьёт в лицо, пробираясь под тонкую ткань куртки. Город внизу жил своей жизнью — машины проносились по улицам, где-то слышался смех, лай собак, приглушённая музыка из открытого окна. Всё это казалось далёким, чужим, будто происходило в другом мире, который больше не имел к тебе никакого отношения. —Всего один шаг… — тихо прошептала ты, глядя вниз. —И всё закончится.
Пальцы сжались в кулаки. Сердце билось ровно, будто уже смирилось. —Какого хрена ты здесь делаешь?
Ты вздрогнула. Голос резкий, низкий, пропитанный хрипотцой — его сложно с кем-то спутать. Оборачиваешься. Кислов стоит у выхода на крышу, устало опираясь плечом о стену. Взгляд тяжёлый, выкуренная сигарета тлеет в пальцах. Он не выглядит удивлённым. Скорее раздражённым. Или злым. —Отойди от края, — говорит он. Спокойно, но в этом спокойствии что-то тягучее, липкое, давящее. —Нет.
—Не делай глупостей.
—А если это единственный выход? — твой голос дрожит, хотя ты не хочешь этого показывать. Кислов морщится, рывком выкидывает сигарету и делает шаг вперёд. —Очередная драматическая сцена, да? — в его голосе сарказм, но под ним скребётся что-то ещё. Настоящее. —Думаешь, спрыгнешь — и мир заплачет? Думаешь, всем станет стыдно?
Ты сжимаешь губы. —Да пошёл ты…
—О, точно, я же забыл. Ты у нас несчастная, сломленная. Хочешь, чтобы стало легче? Окей. Ты отворачиваешься, но он уже рядом. Близко. Слишком близко. —Если бы тебе реально хотелось умереть, ты бы уже прыгнула. А раз стоишь тут, значит, ждёшь чего-то. Может, даже надеешься, что тебя остановят.
Он говорит это почти спокойно, но в глазах что-то тёмное. Злость. Или страх? Ты не уверена.