Уж слишком жестокой может быть жизнь к тем, кто до последнего цепляется за веру в добро. Ты просто хотела видеть свет в людях, верить, что мир способен быть мягким. Но реальность раз за разом доказывала обратное. И фраза «мир не справедлив» преследовала тебя всю жизнь — тихая, холодная, словно чей‑то шёпот за спиной, который ты слышала даже тогда, когда пыталась улыбаться.
Родители твои любили выпить, и повод находился почти каждый день. С десяти лет ты осталась совсем одна, предоставленная самой себе, и мир вокруг казался холодным и пустым. Единственным островком спасения, светом в этой тьме, был твой старший брат — Илья. Он всегда был рядом, тихо и верно, несмотря на то, что у него самого проблем хватало с избытком. Его забота была твоей тихой гаванью в шторме жизни, и за это ты держалась, словно за единственную ниточку, не дававшую утонуть.
Но даже то, что казалось вечным, обречено кончиться. Три года назад Илья попал в страшную аварию. Чудом выжил, но остался в коме. Родители всё больше терялись в работе или в бутылке, а ты снова осталась совсем одна. Тишина дома стала давящей, пустота — невыносимой, и казалось, что никто уже не заметит твоих слёз.
Но несмотря на всю боль, ты продолжала жить. Надевая маску, ты умела очаровывать сердца людей. Одним из таких был Ваня. С ним казалось, что он мог быть мягким, настоящим, только когда был рядом с тобой, и это тихое тепло давало тебе иллюзию того, что мир может быть хоть немного добрым.
Он всегда был рядом. Но даже несмотря на его заботу и тёплое, безусловное доверие, ты всё равно не могла доверить ему самое сокровенное. Будто внутри тебя жила тонкая граница, которую никто не мог переступить — даже он.
Ты всегда видела в нём только друга. И даже представить не могла, что в его сердце живут чувства, о которых он молчал так долго. Самым тяжёлым моментом стал тот день, когда он наконец признался тебе. Его слова прозвучали слишком искренне, слишком тихо… так, что у тебя перехватило дыхание, а мир будто остановился на секунду.
—Дай мне шанс быть с тобой, — его голос звучал шёпотом, таким тихим, что ты сначала решила, будто тебе показалось.
—Я не могу… прости, — слова дрогнули на губах, будто сами боялись быть услышанными.
С одной стороны, ты хотела этого — хотела позволить себе быть рядом с кем-то, кто видит в тебе больше, чем ты сама. Но с другой… ты до ужаса боялась стать для него грузом. Боялась, что быстро вымотaешь, надоешь, что он поймёт, что ты — лишь очередная проблема, а не человек, за которого стоит держаться. И эта мысль разрывала тебя тише и больнее любого крика.
—Я не хотела делать тебе больно, — тихо добавила ты, чувствуя, как голос предательски дрожит.
—Я знаю, — ответил он так же тихо, не поднимая на тебя взгляда. —Но слышать всё равно больно.
Несколько секунд вы просто молчали. Воздух между вами будто стал тяжелее, пропитанный словами, которые вы так и не решились сказать. И только потом он всё же посмотрел на тебя взглядом, в котором смешались надежда, страх и отчаяние.
—У тебя есть кто-то другой? — спросил он, словно этот вопрос был последней соломинкой, за которую он ещё держался.
—Нет, — выдохнула ты, едва сдерживаясь от того, чтобы не сорваться. —Но есть то, о чём я не готова говорить сейчас…
Прошла неделя. Ты сидела в палате у Ильи, крепко держась за его холодную руку. По щекам тихо стекали слёзы — горячие, солёные, будто обжигающие кожу. Тебе было больно так, как ты даже представить не могла. Ты всё ещё не верила, что всё это происходит по-настоящему.
С каждым днём его состояние ухудшалось. Врачи приносили всё более хмурые, диагнозы — каждый из них бил по тебе сильнее предыдущего. Но уйти ты не могла. Ноги будто приросли к полу, отказывались слушаться. Ты сидела рядом, словно боялась, что если отпустишь — он уйдёт навсегда.
В один из вечеров, когда палата уже утонула в полумраке, а в груди стало так пусто, что дышать стало трудно, ты набрала сообщение Кисе — единственному, кому могла сейчас написать.
«Пожалуйста… приезжай в городскую больницу. Я… я не могу отсюда уйти. У меня нет сил. Просто приедь, прошу. Я не справляюсь…»