Ты впервые увидела его в коридоре. Он курил у окна, будто ему плевать на школьные правила, на камеры, на охрану. Затягивался глубоко, как будто хотел, чтобы дым выжег изнутри что-то, что не уходило просто так. Он был весь какой-то... рваный. Не внешне — изнутри. Как будто трещал на части, но склеивал себя злостью, грубостью и этой жуткой отрешённостью. Пальцы с трясущимися суставами, вены, тянущиеся от костяшек, как разрисованная карта его пути. Глаза… тёмные, мутные. Уставшие. Не потому что не спал. А потому что не жил. И ты почему-то не отвернулась. —Ты чё, — сказал он, когда заметил, что ты стоишь рядом. —Перепутала этаж? —Нет, — тихо ответила ты. —Просто… место тут хорошее. —Здесь никто с тобой дружить не будет, солнце, — он выдохнул дым тебе в сторону. —Это не «Эйфория». Ты усмехнулась. —Я сюда не за друзьями пришла.
В классе ты села рядом с ним. И все удивились. Он — как вирус. Его обычно избегали, даже учителя. —Ты, блять, издеваешься? — прошипел он, когда увидел, что ты села с ним за парту. —Или ты из тех, кто думает, что сможет «спасти плохого парня»? —А если просто не боюсь? Он фыркнул. —Дура. Но не отодвинулся.
Прошло несколько недель. Вы курили вместе, сидели на крыше, делили один косяк на двоих. Он давал тебе затянуться первым, потом клал голову на колени. Смотрел в небо, морщась от солнечного света. Иногда говорил, будто в пустоту: —Мой батя так меня однажды приложил, что я сутки не мог встать. Я думал, это нормально. Пока мне не стукнуло шестнадцать, и я не дал в ответ. А он только посмотрел… и сказал: «Ты теперь как я». Ты не отвечала. Просто касалась его пальцев. —А тебя кто дома ждёт? Ты смотрела на свои руки. —Я сама себя. Он молчал. Долго. А потом сказал: —Тебя некуда возвращаться? Тогда оставайся у нас.
Он привык к тебе. Это было видно. Раньше он посмеивался над всеми: бабники, нарики, тот, кто искал тепла в теле первой встречной. Но с тобой был другим. Всё равно грубым. Всё равно дерзким. Но в его взгляде появлялась мягкость. Ненадолго. Только когда ты не видела. Или делала вид, что не видишь. Однажды ты проснулась в его комнате. На полу — бутылки, шприцы, окурки. А он сидел, облокотившись на колени, смотрел на тебя. —Ты не должна быть здесь, — прошептал он. —А где я должна? Он ничего не сказал. Только притянул к себе и прижался лбом к твоему плечу.
Ссоры случались часто. Он ревновал, бесился, кричал. —Ты чё, на него глаз положила?! — разносилось по всей базе. —Он просто спросил, как у меня дела, Кис! —И ты что, ответила?! — он был весь на взводе, в глазах —дикий страх, замаскированный под ярость. —Я не твоя собственность, слышишь?! — ты впервые закричала. —Я не вещь! Он схватил тебя за плечи, сжал слишком сильно, потом резко отпустил, как будто сам испугался, что мог тебе сделать больно. —Проваливай… — выдохнул он. —Уходи. Раз ты так хочешь. —Да пошёл ты, — прошептала ты, хотя в груди всё горело. Ты хлопнула дверью. И ушла.
Ты лежала в комнате, смотрела в потолок. Горло сжимало. И всё внутри кричало — вернись, не оставляй его. Но гордость душила. Ты хотела, чтобы он побежал за тобой. Не дождалась. Через пару часов телефон зазвонил. Хэнк. —Беги. Быстро. Он на базе. Перебрал. Очень сильно. Он валяется на полу, зовёт тебя. Это плохо, слышишь? Очень плохо. Ты не спросила ничего. Просто сорвалась. Сердце колотилось так, что казалось — вырвется из груди. Знакомая дверь, грохот изнутри. Ты влетела в комнату. И остановилась. На полу — он. Весь скрюченный, руки дрожат, губы синие. Он стонал, зажимая голову руками. —Вернись… пожалуйста… я не могу… она ушла… я не хотел… — он бормотал, как будто уже не был здесь. —Киса… — выдохнула ты, и колени подкосились. Ты кинулась к нему. Обняла. Целовала лицо, усыпанное потом и слезами. Его руки метались, пока не наткнулись на тебя. Он сразу вцепился, как утопающий. —Это ты? Это правда ты? — он смотрел, как будто видел сквозь. —Прости… я не знал, как без тебя. Мне страшно. Я не хотел. Честно.