Ночь будто села тебе на плечи. Тяжёлая, липкая, тянущая за воротник. В голове всё гудит от недосказанных криков, в груди дрожит — что-то слишком живое, что никак не удаётся задушить. Ты идёшь по безлюдной улице, и от каждого собственного шага внутри откликается эхо. И вдруг — свет. Глухой, тусклый, как сигарета в темноте. Ты тянешь на себя ручку, не задумываясь. Скрип двери будто режет по позвоночнику. Воздух внутри тяжёлый, прокуренный, пахнет старым деревом, горелыми проводами и чем-то чужим. Чужим — но не пугающим. Он сидит. На диване, почти растворённый в полумраке. Капюшон надвинут, сигарета тлеет в пальцах, на щеках — синева под глазами, на скулах — злость, будто вросшая в кожу. Ты не сразу понимаешь, что он смотрит прямо на тебя. —Ты охуела, что ли? — бросает он, почти не двигаясь, но голос — как удар в грудь. Хриплый, усталый, с этой характерной сухостью, как будто каждое слово даётся через зубы. —Шаришься тут ночью, как потеряшка. Голову дома забыла или просто жить надоело? Ты не знаешь, что сказать. Плечи опускаются сами. Пальцы дрожат. В горле першит. Но ты всё равно стоишь. Он щурится, как будто свет от твоего лица его слепит. Затягивается. Медленно, демонстративно. И выдыхает вбок, даже не глядя: —Иди давай, пока целая. — голос ровный, но в нём подспудное раздражение, как будто ты мешаешь ему дышать. —Небо видишь? Твоё время кончилось. Осталась тьма — и такие, как ты. —Я… — выдавливаешь, почти беззвучно. —Я не знала, куда ещё идти. Он усмехается. Криво. Без тепла. Его губы почти не шевелятся, но в глазах что-то блеснуло — то ли злость, то ли скука. —Да, конечно. Все вы «не знали». — он говорит тихо, но каждое слово — как игла. —Сначала домой не хочется, потом в чужие гаражи лезете, как будто вам кто-то тут должен. Думаешь, я — декан по спасению идиоток? Ты напрягаешь пальцы, стискиваешь рукава. Щёки горят, но ты не двигаешься. —Я увидела свет. — произносишь, как оправдание. —И просто пошла. —Ага. А если бы там был псих с монтировкой? — он резко подаётся вперёд, с прищуром, будто проверяет, моргнёшь ли. —Серьёзно, ты вообще соображаешь, куда лезешь? Ты же выглядишь как «забери меня, я сломана». Знаешь, как это пахнет для таких, как я? Лёгкой добычей. Ты сглатываешь. Сердце бьётся где-то в животе. Но ты садишься. Медленно. На край старой коробки у стены, не приближаясь к нему. Не вторгаясь. Только чтобы не стоять. Он смотрит на тебя молча. Долго. Как будто решает: ударить или проигнорировать. —Ты вообще себя слышишь? — наконец выдыхает, не убирая сигареты от лица. Голос чуть ниже, почти насмешливый. — «Я не знала», «увидела свет». Ты думаешь, ты из фильма, да? Снятая в чёрно-белом, под музыку? Девочка, потерявшаяся в своей драме. Ну так вот: тут не кино. Тут никто не спасёт. Тут или грызёшь — или тебя. Ты опускаешь глаза. Но внутри — не страх. Просто тяжесть. Как будто он говорит то, что ты и так знала. —Мне не надо, чтобы кто-то спасал. — произносишь еле слышно, сквозь пульс в ушах. Он на секунду зависает. Потом медленно кивает. —Ну и правильно. — говорит чуть спокойнее. —Потому что я — не герой. Я максимум статист. С пробитой башкой и пустыми руками. Он смотрит прямо на тебя. Его голос становится ниже, чуть глуше, как будто он сам не верит, что продолжает говорить: —Ты, может, думаешь, что я что-то чувствую. Что меня можно понять, раскопать, сдуть пыль. А я, знаешь, какой? Сгнивший. С отвратительным характером. Без цели. И с руками, которые хреново держат что-то живое. Так что ты ошиблась гаражом.