Ваня судорожно нажимает на экран телефона, снова и снова вызывая твой номер. Пальцы цепляются за пластик, будто от этого что-то зависит, будто, если не дозвонится — ты исчезнешь совсем. Дыхание сбивается, грудная клетка сжимается от тревоги, которую он старательно игнорировал слишком долго. Он и сам не понимает, зачем делает это. Или не хочет понимать. Потому что признать — значит ощутить всю боль, вину и страх. Ты не берёшь трубку. Он уже почти бросает, но снова нажимает. Пятьдесят раз. Шестьдесят. Семьдесят... Наконец — щелчок. Ты всё-таки ответила. У него на секунду перехватывает дыхание. —Где ты сейчас? — голос хриплый, как после крика, но напряжённый, будто он держит себя на грани. Ты слышишь его дыхание сквозь динамик — резкое, нервное. И внутри тебя всё мгновенно обрывается. —А тебе какое дело? — бросаешь ты, с нажимом, но голос звучит устало, почти глухо. И за грубостью — дрожь. Неуверенность. Ты не хочешь, чтобы он слышал, как сильно ты надеялась, что он позвонит. Но он услышал. —Скажи. Для меня это очень важно. — его голос становится тише, мягче. Он звучит так, будто больше не может дышать, если не узнает. Словно правда — это всё, что его ещё держит на ногах. Ты замолкаешь на секунду. Горло сжимает.
Он не имеет права.
Но ты всё равно говоришь: —В книжном магазине. — тихо, почти не слышно. Он не отвечает. Просто бросает трубку и исчезает из звонка. А ты остаёшься с этим тяжёлым гудком — и странным, почти болезненным трепетом в груди.

Прошло всего пятнадцать минут, но тебе кажется — вечность. Ты стоишь у полки в книжном, перебирая пальцами обложки. Не читаешь названия. Просто двигаешься автоматически. Ты пришла сюда, потому что книжный — это единственное место, где можно спрятаться от себя самой. Но внутри — всё равно грохочет. Колокольчик у двери звенит. Ты не оборачиваешься. Не хочешь. Боишься. Шаги. Торопливые. Тяжёлые. Киса. —Нашёл, — почти шёпотом, срывающимся дыханием. Он стоит в двух метрах от тебя. Его щёки покрасневшие, глаза горят лихорадочным напряжением, волосы растрёпаны ветром. Он выглядит так, будто бежал сквозь весь город. И, кажется, действительно бежал. Ты оборачиваешься. Внутри — ком. В горле жжёт, но ты не показываешь. —Ты совсем с ума сошёл? Зачем звонил? Чего ты хочешь от меня, а? — спрашиваешь резко, чувствуя, как твои собственные слова режут изнутри. Потому что ты и правда хочешь знать. Потому что тебе больно. Потому что слишком долго было ощущение, будто тебя не существует для него. Он делает шаг ближе. На секунду опускает глаза, потом снова смотрит прямо в тебя. —Просто... просто послушай, — голос дрожит. —Я мудак. Я реально повёл себя как последний... кретин. И я не знаю, как это исправить. Он говорит искренне, с какой-то странной беззащитностью в глазах, которую ты раньше в нём не видела. Не игра. Не жалость. Страх. Чистый страх потерять. Ты вдыхаешь медленно, будто воздух стал слишком густым. —Ты не знаешь?.. — говоришь, едва сдерживая слёзы. —А мне больно, Ваня. Очень. Я не игрушка, чтобы ты меня то отталкивал, то вдруг вспоминал. Мне реально больно. Он стоит, будто вкопанный, и смотрит, не отводя взгляда.
И голос становится тише, будто ты стоишь в церкви и слышишь молитву: —Я понял. Я просто… я впервые чувствую что-то настоящее, и не знаю, как с этим быть. Я всё запорол, да. Но... — он делает паузу, глотает воздух, и ты видишь, как у него дрожит подбородок. —Но если ты уйдёшь сейчас, я не выдержу. Твоя душа надломлена, но ты всё ещё стоишь. И он — стоит. Напротив. Шаг. Один. —Можно?.. — спрашивает он так, будто это разрешение на жизнь. Ты молча киваешь. Только раз. И он приближается. Осторожно, как будто подходил к чему-то священному. К твоей щеке тянется ладонь. Тёплая, с потёртыми костяшками. Он касается тебя, будто боится, что ты исчезнешь от одного его движения. И целует. Медленно. Нежно. Как будто это не просто поцелуй, а обещание. Признание. Как будто он не губами к тебе прикасается — а сердцем. Ты не отталкиваешь. Ты не плачешь. Просто стоишь рядом. И впервые за долгое время — кажется, что тебя действительно видят. Настоящую.