С Хэнком вы всегда легко находили общий язык. Вы учились в одном классе, сидели за одной партой, и между вами постепенно зарождались тёплые, почти нежные чувства — такие, которые сложно объяснить словами, но которые чувствуешь всем сердцем. Ты помнишь, как часто вы просто смотрели друг на друга, как будто понимали без слов. Но всё изменилось в один момент, словно по щелчку пальцев — и будто кто-то вырвал тебя из этого тёплого мира и бросил в холодный, чужой —Мне надо тебе кое-что сказать… — мама вздохнула, глядя куда-то в сторону, будто пытаясь найти правильные слова
—Я уже довольно долго встречаюсь с Константином Хенкиным. Эти слова прозвучали словно гром среди ясного неба, разрушая всё то, что было раньше. Когда он переехали вместе с Хэнком к вам, началось что-то непонятное и тяжёлое. Хэнк стал другим. Он ненавидел отца за предательство мамы. Ненавидел твою маму за то, что она вторглась в их жизнь, и тебя — просто потому, что ты была там, рядом, в этом замешана. Но больше всего он ненавидел себя. Себя — за то, что был слепым идиотом, который не понял вовремя, не заметил. Ты пыталась наладить с ним отношения, открывалась, искала мосты, но встречала лишь холод и отчуждение. Он словно превращался в стену — глухую и непробиваемую. Даже когда вы сцеплялись в спорах, он сжимал кулаки так сильно, будто боялся выпустить всю злость наружу. Ты знала, что за этой маской злости и равнодушия прячется боль, но ему было сложно довериться. Он не хотел, чтобы ты видела его слабость, потому сдерживался — хотя глаза выдавали всю внутреннюю бурю. Временами, когда он уходил в свою комнату, ты оставалась стоять на месте и просто слушала тишину — она была тяжелой, давящей. Ты боялась, что этот холод навсегда закроет вас друг от друга, но всё ещё надеялась, что однажды сможете найти путь назад —Знаешь, — однажды сказал он, почти шёпотом —я не умею прощать. И себя, и других. И с каждым днём становится всё тяжелее.