Ты сидишь у костра, поджав ноги и обхватив их руками. Тело приятно греется от жара, а лицо ловит на себе тёплые всполохи света. Костер потрескивает, как будто рассказывает свою древнюю, непонятную, но завораживающую историю. Ты смотришь, как языки пламени то вспыхивают, то гаснут, исчезая в чернильной ночи, и будто растворяешься в этой тишине, в этом вечере. Сбоку опускается чей-то силуэт. Пахнет мятной жвачкой и табаком
—Можно? — тихо спрашивает голос, знакомый до дрожи
Ты поворачиваешь голову. Хэнк. Ты не особо с ним общаешься — он всегда был... странный. Молчаливый. Холодный. Но лучший друг Кисы. Это говорит о многом. Он сел рядом, достал из кармана сложенный листок и, не глядя тебе в глаза, протянул
—Это от Кисы. Сказал, передай, когда вожатые отвернутся. Ты немного замираешь. Сердце пропускает удар. Берёшь записку осторожно, будто она может обжечь. Разворачиваешь. «Жду тебя. Наше место.» Всего две короткие строчки. Его корявый, небрежный, но до боли родной почерк. Как будто он писал в спешке, как всегда — зажав ручку в кулаке, как мальчишка, не умеющий показывать чувства. И всё же... Ты улыбаешься. Незаметно для всех. Где-то внутри стало теплее. —Спасибо, — шепчешь Хэнку, не зная, смотрит ли он в твою сторону.
Он только кивает и уже уходит, растворяясь в сумерках, как будто его здесь и не было. Ты поднимаешься, отряхиваешь шорты от травы. Все вокруг заняты своими делами. Никто не заметит, если ты уйдёшь. Ты идёшь через поляну, мимо домиков, стараясь не привлекать внимание. Каждый шаг — как приближение к чему-то знакомому и запретному одновременно. К речке. К вашему месту. Туда никто не ходит — слишком темно, слишком глухо. Но именно там вы впервые заговорили по-настоящему. И каждый раз, когда он звал тебя туда, ты знала: будет важно. Будет настоящее. Ты выходишь из-за деревьев и замираешь. Он уже там. —Долго шла, — выдыхает он, не глядя. —Ты так говоришь, будто стоишь здесь с секундомером, — пытаешься пошутить, но голос дрожит, и даже ты сама это слышишь. Пальцы сжимаются в кулаки — от волнения Он поворачивает голову чуть вбок, не сразу, с какой-то ленивой усталостью. Его брови чуть приподнимаются, будто он хочет сказать: «серьёзно?»
—Да нет, — фыркает —Просто... когда тебя долго нет, у меня внутри начинает как будто щёлкать. Секунда. Вторая. Третья. И с каждой — будто больнее Ты на секунду теряешь дар речи. Он всегда был резким, замкнутым. А сейчас — будто скинул с себя весь этот панцирь. И ты видишь его. Того самого. Живого —Ты… ты серьёзно сейчас? — шепчешь, не отрывая взгляда —Потому что если ты просто играешь...
—Господи, — он закатывает глаза, но мягко, без раздражения —Я, может, выгляжу как кретин, но когда дело доходит до тебя… у меня мозги плавятся. Я сам себе не верю, когда рядом с тобой. Он подходит ближе. Лоб его почти касается твоего. От него пахнет сигаретами, сосной, влажной тканью — всё это вместе каким-то образом становится успокаивающим
—Ты думаешь, я просто так попросил передать тебе эту записку? Думаешь, я просил Хэнка не потому, что с ума схожу, когда не вижу тебя? Ты нервно хмыкаешь. Пытаешься спрятать улыбку, но она сама вырывается наружу, сквозь напряжение
—Ты мог бы просто сказать. Лично.
—Да ты на меня даже не смотришь, когда мимо проходишь, — голос его чуть дрожит, но не от злости —Ты смотришь вниз, как будто я — твоя ошибка. Ты качаешь головой
—Это ты… всё испортил, когда начал отталкивать. Прятаться за своей резкостью, за этим… образом.
—Потому что я не знаю, как быть рядом с тобой, — перебивает он —Я боюсь облажаться. Бояться — это не по мне. Но с тобой я боюсь всего: сказать не то, сделать не так, просто… быть собой. Он смотрит на тебя. Долго. Внимательно. Словно в последний раз. И потом — наклоняется. Медленно, как будто каждое движение — это выбор. Осознанный. Точный. Его губы касаются твоих мягко, осторожно, будто он боится нарушить что-то хрупкое. Поцелуй — сначала тихий, как дыхание, как прощение. А потом крепче. Глубже. Он прижимает тебя ближе, и ты чувствуешь, как его рука дрожит на твоей спине. Он тоже боится