Мокрые камни под ногами скользят, и ты почти оступаешься, когда выходишь на старый мост. Лёгкий ветер тянет за волосы, цепляя капюшон, будто сам воздух хочет сорвать с тебя остатки защиты. Всё вокруг кажется вымышленным: приглушённые огни фонарей отражаются в мутной воде, сиреневое небо провисает над головой, как выцветший занавес на забытой сцене. Ты идёшь медленно. Впереди — Мел. Стоит, как тень. Твой когда-то самый близкий человек. Его силуэт прорисован тусклым светом: руки в карманах, плечи напряжены, подбородок прижат к груди. Ты уже знаешь, что разговор будет последним. Твои шаги звучат глухо, как удары сердца, ставшие вдруг слишком тяжёлыми. Он не оборачивается. Только говорит, не поднимая головы: —Ты пришла. — Голос хриплый, усталый, почти чужой. —Ты звонил. — Слова с трудом прорываются сквозь сухость во рту. В горле першит от напряжения и холода. Ты не уверена, чего боишься больше — его или себя. Он поворачивается. Лицо побледневшее, глаза обведены тенью бессонных ночей.
—Я видел запись. Всё. До последней секунды. Ты замираешь. Руки невольно сжимаются в кулаки. —Это была сцена. Роль. — Ты ненавидишь, как дрожит твой голос. Даже в этом моменте ты не можешь быть твёрдой. Он усмехается — коротко, безрадостно.
—Сцена? Ты называла его по имени. Тихо. Почти ласково. Ты не играла, ты была. Ты хочешь закричать. Сказать, что тебя сломали, что ты не знала, как сказать «нет», что всё это — не ты. Но слова тонут в груди. —Ты изменила мне, — говорит он. —Не только телом — душой. А душа важнее. Тишина. Только шелест воды под мостом. Ты поднимаешь глаза.
—А ты? Ты убил его. Просто... стёр из мира. За что? За то, что я была с ними? За то, что мне не хватило сил сказать «хватит»? Он делает шаг к тебе. Ты не отступаешь. —Я убил его, потому что ты не могла. Потому что ты исчезла. А я не мог смотреть, как тебя больше нет.
Он произносит это с такой яростью, что кажется — в эти слова вложен весь его сломанный мир. Ты сжимаешь губы. Глаза горят, но слёз нет. Они будто закончились. —Ты хочешь, чтобы я была жертвой? — шепчешь ты. —Я больше не буду. Он долго смотрит. Молчит. А потом медленно, почти неохотно, протягивает руку: —Поехали. Куда-нибудь. Мы начнём всё заново. Ты смотришь на его пальцы. На те самые, что однажды завязывали тебе шнурки, гладили по спине, держали твоё лицо, когда ты плакала после неудачных прослушиваний.