Квартира дышала плесенью. Старые обои отслаивались от стены, как кожа после ожога, а кухня пахла чем-то тухлым — будто кто-то забыл здесь свою вину и грязную совесть. Сквозь щель в окне тянуло холодом, и этот холод пробирался под одежду, по позвоночнику, под кожу. Он был не снаружи — он был внутри. Ты сидела на подоконнике, ноги поджаты, руки вокруг себя, как будто можно было сжаться до состояния комка и просто исчезнуть. Полночь. Все спали. Кроме него. Ты услышала шаги — тяжёлые, небрежные. Потом щелчок зажигалки. Табачный дым вонзился в нос, будто он специально дышал в твою сторону. Не глядя. —Ты что, спишь тут? — его голос был хриплый, чуть уставший, но с привычной насмешкой. —Или это у тебя новая фаза —«я-растение-на-подоконнике»? Ты медленно подняла глаза. Он стоял у раковины, в одних трениках, босиком. В тусклом свете от улицы было видно, как на груди у него старая ссадина — старая, но не забытая. —Просто… здесь тише, чем в комнате, — сказала ты. Голос был чуть осипший, будто ты не говорила весь день. Киса усмехнулся и стряхнул пепел в раковину. —Тише? Ты серьёзно? Здесь, где трубы гремят, как будто кого-то убивают? —В комнате... слишком пусто, — пожала ты плечами, стараясь не смотреть ему в глаза. —Пусто и громко. Слишком много мыслей. Он медленно повернулся, прислонился к стене, опираясь лопатками, и глянул на тебя из-под лба. Долго. Словно взвешивал. Будто решал — стоит ли с тобой вообще разговаривать или проще сделать вид, что ты просто очередной шум в его мире. —Знаешь, что странно? — начал он наконец. —Ты живёшь здесь уже сколько?.. Полгода? И всё ещё сидишь, как гость. Тихая, незаметная, аккуратная. А меня это, блять, бесит. Ты напряглась.
—Я не хочу мешать. Я просто пытаюсь не… —Не влезать, — перебил он, фыркнув. —Не дышать, не шевелиться, не мешать. Всё ясно. Только вот — мне похер, влезаешь ты или нет. Просто... ты тут как пятно, понял? Не яркое. А как на старом полу — серое, еле заметное, но всё равно глаза мозолит. Я смотрю — и бесит, что ты есть. А потом ухожу — и бесит, что ты там осталась одна. Он замолчал. Сигарета догорела почти до фильтра, и он швырнул её в раковину, где уже плавал чей-то недопитый чай. Ты медленно встала с подоконника. Сердце било в горле. Ты не знала, что делать с руками — в карманы? Скрестить? Просто сжать кулаки? —Я тебя не просила пускать меня сюда, — проговорила ты тихо, но отчётливо. —И не просила тебя замечать. Я вообще не прошу. Ни о чём. Ни у кого. Но, может… просто может, если тебе так невыносимо — ты мог бы меня не мучить? Он засмеялся. Громко. Глухо. Как будто это был единственный звук, способный заглушить то, что у него внутри. —А ты думаешь, это я тебя мучаю? Ты… ты не понимаешь ни хера. Ты пришла сюда — вся такая правильная, прилизанная, с глазами, как у щенка. И что теперь? Я должен на кухне молчать, чтоб не обидеть? Не материться? Не пить? Не быть собой, да?