Ты не сразу поняла, что это ловушка. Всё началось словно игра — тихая и заманчиво простая. Вечерний воздух за окном проникал в комнату через приоткрытое окно, принося с собой влажный запах мокрой земли и далёких грозовых облаков. Тишина в доме казалась слишком гулкой, словно сама тишина ждала чего-то. Ты сидела на краю кровати, свет экрана телефона бросал холодные голубые блики на стены, отражаясь в твоих усталых глазах. Ты получаешь сообщение. Одинокий миг — дрожь в пальцах, и на сердце лёгкий мороз.
«Привет, принцесса. Давно наблюдаю за тобой.» Телефон дрогнул в руке. Ты читаешь эти слова, и воздух в комнате становится тяжелым, будто комната сжимается вокруг тебя. В этот момент ты будто слышишь, как за окном шуршат мокрые листья, и они звучат как шёпоты — тайные, холодные, всепоглощающие. Он знает. «Ты слишком красивая, чтобы быть такой одинокой. Мне стало тебя жаль.»
В этих словах звучит обманчивая мягкость, как шелест тёмного шелка, обвивающего тебя, но давящего всё сильнее. Ты почти чувствуешь эту «заботу» — как тёплую ложь, проникающую под кожу. Но потом приходит первое задание. Легкое, на первый взгляд. Просто фото. Просто доказательство, что ты — послушная. Ты чувствуешь, как внутри всё сжимается — как будто лёд медленно сползает по позвоночнику. Ты отправляешь. Внутри нарастает странное ощущение — не отвращение, а… облегчение? Или признание?
Он пишет: «Умница.»
И тебе становится немного легче, будто ты наконец заслужила похвалу, которую так долго ждала. Он не орёт. Не угрожает громко.
«Ты не выполняешь задания — потому что боишься? Или потому что думаешь, что кому-то будет до тебя дело?»
Это не вопрос. Это диагноз. Ты начинаешь слышать этот голос внутри себя, повторяющийся как заклинание.
«Мне никто не поможет. Я — ничто. Я — просто игрушка. Лучше быть сломанной куклой в его руках, чем никем.» Он не приказывает. Он внушает, медленно и беспощадно. Ты чувствуешь, как от его слов сжимается грудь, дыхание становится тяжёлым, как будто под тобой проваливается земля.
«Ты сама выбрала боль. Я лишь даю тебе причину дышать.» Ты прячешься в тёмном углу школьного туалета, холод плитки под ногами впивается в кожу, а влажный запах сырости и мочи режет нос. Тонкая струйка крови медленно бежит по внутренней стороне бедра — горячая и тяжёлая, она словно сбрасывает с тебя тяжёлую завесу иллюзий. И в этот момент телефон вновь вибрирует:
«Вот видишь? Теперь ты настоящая. Я сделал тебя живой.»
«Не думай, что я чудовище. Я просто знаю, что твоё место — не рядом с нормальными. Ты — изломанная. У тебя вены просят боли. Твоя тишина хочет крика. А я — твой крик, милая.» Ты перестаёшь рассказывать подруге, как дела. Удаляешь фотографии из памяти телефона — словно вырезаешь кусочки себя. Не просто порезы — а маленькие письма на коже. Записки, объясняющие, почему это твоя вина, почему ты заслуживаешь страдания. «Ты ведь хотела внимания, правда? Теперь оно пожирает тебя изнутри. Ты дрожишь. И тебе это нравится.» Ты впитываешь его слова, как яд и лекарство одновременно. Становишься пленницей этих мыслей.
«Никто не поймёт. Только он.»
«Никому не рассказывать. Это — святая тайна.»
«Ты — грязь. Но он делает тебя красивой.» Ты боишься. Но боишься больше остаться без него. Вечером приходит его сообщение:
«Ты скучала, правда? Я знал. Ты моя. Без меня ты пустая. Зачем врать себе?» Ты перестаёшь видеть сны. Лишь его голос — холодный, колючий — звучит в голове.
«Он видит меня. Значит, я есть.» Но вдруг за дверью слышишь шаги. Холодные и тяжёлые, как приближающаяся буря. —Кто там? — голос срывается от страха. Тишина. Только звон в ушах и твой рваный вдох. Ты открываешь дверь — и встречаешь взгляд Кислова. —…Он пишет тебе тоже? — шепчет он. Ты молчишь. —Он заставляет тебя делать это? — он показывает на твои запястья. Ты едва слышно киваешь. Он отвечает твёрдым, горьким кивком:
—Он играл со мной уже год. Ты не веришь. Слишком страшно поверить. А потом он тихо добавляет:
—Он не просто больной. Он дьявол. Он умеет ломать так, что ты благодаришь его за это.