Киса всегда говорил: «Да я просто балуюсь, не более». Ты слушала это снова и снова, как заезженную пластинку. Он смеялся, выпуская сладкий дым, а ты просто молчала. Ну а что ты могла? Разве взрослому человеку можно что-то запретить? Особенно тому, кого ты любишь. Но каждый раз внутри что-то дрожало. Не от страха — от глухой тревоги, будто ты смотрела на человека, который стоит на краю крыши и не осознаёт высоты. Ты просто надеялась, что однажды он отойдёт от края сам. Без твоих слов, без ссор, без драм.
Ночь в Коктебеле была густой, как чернила. Лёгкий туман стелился у земли, вползая в подвалы и подворотни. Ветра не было — город будто затаил дыхание. Ты шла рядом с Кисой, слегка отстав, вглядываясь в темноту. Он почти не говорил, только изредка оглядывался. Потом резко свернул в узкий проход между домами — знакомый, облупленный, с облезающей жёлтой краской на стенах и ржавыми водостоками. —Сюда, на минуту, — бросил он. Ты поняла всё без слов. Увидела, как он начинает шарить, между кусками кирпича и грязной тряпкой. Опять. Руки сжались в кулаки. Ты почувствовала, как в горле поднимается злость, горячая, обидная, но сказать ничего не успела. Голоса. Резкие, уверенные. Из арки напротив вышли двое — полицейские. Прямо к вам. Слишком быстро, слишком уверенно. Они знали, зачем пришли. —Палево! Палево! — шепчет Киса и в ту же секунду вцепляется в твою руку. Вы срываетесь с места. Он тащит тебя сквозь темные дворы, ты едва поспевает. Сердце гремит в груди, как барабан. Вы пролетаете мимо припаркованных машин, мимо лавочек, где сидят парни с бутылками. Кто-то орёт вам вслед — то ли смех, то ли предупреждение. Ваня не обращает внимания. Он мчится вперёд, как будто его подталкивает страх, превращённый в азарт. —Вавилон не возьмёт нас живьём... —Приём не состоится — ментам в облом... — шепчет он, почти весело, почти на грани истерики. Ты ничего не можешь сказать. Язык прилип к нёбу. Страх обволакивает изнутри, сдавливает горло. Кажется, что вот-вот упадёшь — ноги уже не чувствуешь, только гул в ушах и чьё-то дыхание рядом. Громкое. Учащённое.
Он резко дёргает железную дверь какого-то подъезда. Скрип, глухой хлопок. Втягивает тебя внутрь и прижимается ухом к металлу. Тишина. Только капли воды где-то в темноте. И твоё дыхание — рваное, неровное. Ты ощущаешь запах — сырость, старый бетон, пыль. Рядом — Киса. Он молчит, вслушивается. Потом отходит от двери, выпрямляется, разминая плечи, и поворачивается к тебе. В глазах — блеск. На лице — легкая ухмылка. Ты вся дрожишь. Не от холода — от выброса адреналина. Волосы прилипли к вискам, сердце бьётся под рёбрами, как зверёк в ловушке. —Ну у тебя и видок… — говорит он и поправляет волосы. В его руке — прозрачный пакетик. Ты сразу замечаешь его. Он всё-таки забрал это. Пронёс через весь этот дурдом. Ты хочешь закричать, ударить его, убежать — но стоишь, не двигаясь. —Чего? Испугалась, что ли? — спрашивает он, словно это всё была просто игра.