Иногда казалось, что мир держится на тонких, израненных нитях — таких натянутых, что они дрожат от каждого твоего вздоха. После аварии, в которой вы потеряли обоих родителей, время застыло. Ему — семнадцать. Тебе — четырнадцать. Он старший, значит, должен быть сильным. Но сила Вани была как стекло — холодная, режущая. Он держал тебя под контролем, шаг за шагом, не из заботы — из страха потерять последнее, что у него осталось. —Не поедешь, ясно? — голос хрипел от злости, он заслонял выход, будто стена. Ты подняла взгляд. Сердце билось неровно. —Ты мне не отец, Кис. Он усмехнулся, выдыхая дым почти тебе в лицо. —Лучше бы был. Кухня взорвалась от крика. Ты ударила по столу — кружка разлетелась. Хлопнула дверью и ушла. Он не пошёл за тобой. Ты ведь всегда возвращалась.
Тусовка была липкой, как ночь. Пахло потом, алкоголем и дымом. Музыка била в виски. Ваня сидел в углу — глаза мутные, зрачки расширены. Он был под чем-то. Ты отвернулась. И тогда появился Рауль — старше, высокий, уверенный, с ухмылкой, в которой чувствовалась власть. —Ты чего тут одна? — спросил он, наклоняясь ближе. Пахло чем-то дорогим и опасным. —Просто стою, — ответила ты, отступая. —Пошли подышим. Тут дерьмо, а не воздух. С ним было легче. Он не кричал, не контролировал. Просто слушал, смеялся. Казался нормальным — словом, которого ты почти не помнила. Когда Хэнк увидел, как ты садишься в чужую машину, он подбежал к Ване — тот сидел с бутылкой в руке. —Кис, твоя сестра уехала с каким-то мужиком! Ваня моргнул, выдохнул дым. —Отстань… она сама… разберётся… Хэнк сжал кулаки. Бесполезно. Сейчас Ваня был не человеком — оболочкой.
Дом стоял в лесополосе. Серый, заброшенный. Когда дверь захлопнулась, воздух стал тяжёлым. Рауль засмеялся — тихо, низко. Потом — крик. Потом — тишина. И боль. Ты царапалась, кричала, пока голос не сорвался. Потом был только плач. И ночь — липкая, бесконечная.
Когда рассвело, Ваня метался по двору, курил одну за одной. —Я найду! — кричал он. —Я её найду! Не спал, не ел. Только дым, злость и вина. Когда Илья, брат Рауля, проговорился — этого хватило. Они поехали: Киса, Хэнк, Мел, Гендос. Все молча. Дом встретил тишиной. Слишком мёртвой. И вдруг — крик, едва живой: —Ваняя… пожалуйста… здесь… Кису будто ударило током. Он сорвался вниз, спотыкаясь. Пахло кровью. Ты сидела на холодном полу, привязанная к батарее. Синяки, губы разбиты, одежда порвана. Ты дрожала, не поднимая взгляда. —Тише… — голос Вани сорвался. —Я здесь. Всё, тихо… Ты подняла глаза — мутные, полные ужаса. —Не уходи… пожалуйста… — слова рвались сквозь всхлипы. Он пытался развязать верёвки — пальцы дрожали. Хэнк помог. Киса стянул с себя толстовку, укутал тебя, прижимая к себе, будто хотел стереть всё. Поднял на руки — лёгкая, почти невесомая. Ты уткнулась лицом в его грудь, цепляясь за футболку, как за спасение.
В машине ты молчала. Слёзы текли по лицу. Он гладил по волосам, шептал хрипло: —Всё. Я с тобой. Ты выдохнула почти беззвучно: —Прости… Я думала, ты меня ненавидишь. Он закрыл глаза, крепче прижимая тебя: —Я тебя люблю, дура. Просто я не умею по-другому.