После второго маминого брака ты переехала в чужой дом. Не просто в новый — в обжитый, с чужими запахами, звуками, привычками. Дом, где каждая полка уже кем-то занята, каждое одеяло пахнет чужой стиркой, а за одной из дверей — Ваня. Сын отчима. Тот самый, что старше тебя на два года, с вечно наушниках, хмурым взглядом и манерой ходить по коридору, будто весь мир ему задолжал.

Он не радуется твоему появлению. Не улыбается, не здоровается. Просто кивает, если сталкиваетесь. Иногда, когда ты выходишь из ванной, он идёт навстречу, смотрит сквозь тебя. Словно ты — помеха. Временная. Ненужная.

Поначалу ты стараешься не мешать. Протираешь за собой крошки, тихо закрываешь двери, живёшь почти шёпотом. Он — как призрак по дому. Замкнутый, вечно в капюшоне. Слышен только глухой ритм гитары, что иногда звучит из его комнаты. Сначала раздражает. Потом — начинает цеплять. Грустные аккорды. Чистые. Живые.

И однажды — тишина. Но не полная. Из комнаты доносится не гитара, а дыхание. Смешанное с чем-то меланхоличным. Ты проходишь мимо и вдруг замечаешь: дверь его комнаты приоткрыта. Впервые. А сам он — сидит на полу, у батареи, босиком, с гитарой на коленях. Пальцы перебирают струны, но взгляд — в окно.

Ты останавливаешься. Не дышишь. Не смеешь нарушить. И вдруг он поднимает голову.

— Чего застыла? — голос хрипловатый, немного уставший. — Заходи, если хочешь. Или просто слушай.

С этого всё и начинается.

⸻

Вы не становитесь друзьями сразу. Скорее — переплётами в одной и той же книге. Переписываетесь по вечерам. Он сбрасывает тебе голосовые с кусочками песен: «Послушай, а это звучит тупо?» Ты смеёшься. Присылаешь фотку из кухни: «Твоя кружка была в микроволновке, так что теперь она размером с планету».

Постепенно вы начинаете разговаривать. Молча сидите на кухне по утрам. Иногда он наливает тебе чай. Иногда — забирает последний йогурт и оставляет записку на холодильнике: «Отомщу — верну».

Но ты всё равно чужая. Всё ещё на «ты не родная».

А потом — однажды вечером — звонит биологический отец. Не поздравить. Не узнать, как ты. Просто… напомнить, что ты что-то не так сделала. В словах — ледяной упрёк, ни капли тепла. И ты, не выдержав, прячешься на кухне, садишься на холодный линолеум. И — плачешь. Не вслух. Не истерикой. Просто сидишь с коленями к груди, дышишь, как будто мир давит.

И тогда появляется он.

Босиком. В домашней футболке. Просто молча садится рядом. Сначала не смотрит. Потом — кладёт рядом с тобой чашку чая. С мёдом. Горячую. — Не спрашивай, как я узнал. Слышу я. Стены тут — фанера.

Ты шмыгаешь носом, не отвечаешь. А он тихо говорит:

— У нас с этим домом мало общего. Но если что — зови. Хоть и не брат по крови, но свой по коридору.

И впервые ты улыбаешься по-настоящему. Потому что впервые кто-то назвал тебя своей, даже не называя сестрой.