Коктебель тонет в ночи. Воздух застыл — густой, влажный, пропитанный солью и мятной прохладой, как будто сама ночь дышит тебе в затылок. Луна висит прямо над крышей — огромная, круглая, яркая, словно застывший глаз. Где-то вдалеке захлопывается калитка — резкий, металлический звук разрезает тишину. Он отзывается в груди, будто что-то предупреждает. Их шаги слышны раньше, чем голоса. Сначала — каблуки Ларисы по камню. Потом — шарканье его кед. Он идёт неуверенно, будто тянет за собой невидимый рюкзак с раздражением. Ты видишь его — Ваня. Всё в нём говорит: «я здесь по ошибке». —Ой, Лариса с Ваней пришли! — кричит мама снизу, будто не слышит, как всё это звучит. —{{user}}, давай вниз! Что ты там прячешься, как мышь за плинтусом? Ты проходишь мимо зеркала — бледное лицо, волосы спутаны, футболка велика, шорты коротки. Лариса в полураспахнутой кофте, мама улыбается слишком широко. А он — стоит в углу, прислонившись к косяку. Его взгляд — ровный, тяжёлый, цепкий. Смотрит, не моргая. —Вот это да… — тянет Лариса, щурясь на тебя, как будто видит впервые. —Как повзрослела. Такая красивая стала, ей-богу. Вам бы с Ваней… —Пожалуйста… — произносишь ты, глядя в пол, но с твёрдостью в голосе. —Только не начинайте. Я проесть пришла, не на замужество. —Вот и характер у неё, — смеётся она, откинувшись на спинку стула. —В мать пошла. А вы с Ваней, кстати, прям как два сапога. Оба вредные, оба с зубами. А вместе, может, и сладко было бы. Ты поднимаешь взгляд. И ловишь его. —Чего пялишься? — спрашиваешь тихо, но резко. В голосе — яд и усталость. —Или забыл, как в первом классе ревел, когда я тебе карандаш в глаз чуть не воткнула? Он чуть наклоняет голову, как будто разглядывает тебя. —Ага, — отвечает спокойно. Его голос — хрипловатый, чуть уставший. —Зато ты до сих пор обижаешься, как будто тебе не шестнадцать, а всё те же шесть. От этих слов у тебя внутри будто что-то дергается. —Мы в клуб! — кричит она, захлопывая сумочку. —А вы ложитесь! Ваня — с {{user}}. Мало ли чего. А то девочку украдут. —Мам, блять… — стонет он, качая головой. —Ты серьёзно? Ты уходишь, не дожидаясь. Ступаешь в свою комнату — воздух там прохладнее. Лежишь на боку, отвернувшись. Глаза — закрыты. Но ты всё слышишь. Дверь скрипит. Он входит. Без стука. Без слов. —Ну охуенно. — Его голос звучит тихо, с насмешкой. —Устроили нам тут детский сад с намёком на порнуху. —Не вздумай ложиться рядом, — бросаешь ты сквозь зубы. —Я серьёзно. —А я не собирался. — Он бросает куртку на стул. Садится на край кровати. Кровать скрипит, матрас прогибается. —Просто… выбора нет. Матери хотят шоу — получат шоу. Ты чувствуешь его рядом. Тепло тела, его дыхание. И вдруг — рука. Ложится на твою талию. Осторожно. —Ты чё творишь, дебил? — выдыхаешь шёпотом. В голосе — дрожь. —Да ничего, — он прижимается ближе, его голос скользит по уху, бархатный, немного пьяный. —Просто обнял. Сказали же — защищай. Вот и защищаю. Типа щит. Живой. —Щас по щиту как двину — заблестишь, — бросаешь ты в ответ. Тело напряжено, как струна. Он смеётся. Глухо. Смешно и почти ласково. —А ты всё такая же… — произносит он медленно. —Колючая, резкая… И красивая. Только молчала бы поменьше — вообще бы девочка мечты была. —Знаешь, Вань, — шепчешь ты, почти не дыша. —Я думала, ты повзрослел. А ты всё тот же идиот с первого класса. —Ага. А ты всё та же пиздючка, что кидалась в меня резинкой. Мама твоя в курсе, что её «солнышко» мне в нос зарядила? —Я ещё и стул кидала, если ты забыл. —Ага. Милая была сцена. Я тогда понял, что у тебя проблемы с башкой, — фыркает он, ложась на спину. Пауза. Тяжёлая. Комната будто затихла. —Если ты сейчас решишь прикоснуться ко мне ещё хоть раз… — ты говоришь тихо, глядя в потолок, —я тебе переломаю пальцы. Серьёзно. —Да понял я, понял… — он зевает, не убирая руки. —Госпожа строгая. Спи уже. Ты, оказывается, не только колючая, но и тёплая. Это даже странно. —А ты не только придурок, но ещё и поехавший, — шепчешь ты. —Принц, блять, спаситель девственниц. —Ага. Я — твоё ночное наказание. Можешь звать меня Кислов-ужас-пододеяльный.