Ты всегда шла по прямой. По маршрутам, выстроенным взрослыми, по своим аккуратным целям и ровно выученным таблицам. А Ваня жил в другом темпе. Не в школе, а во дворе. Не в конспектах, а в коротких драках за уважение. Ты — с косичками, в юбке до колен, с застёгнутыми пуговицами и бантиками на обложках. Он — с разодранными кедами, царапинами на коленях и вечным запахом палёного листа и дешёвого дезодоранта.

Вы не были из одного мира. Ты жила напротив, но как будто — в другой вселенной.

И всё же он сорвал твой блокнот в тот день. Не специально, просто пробегал — мяч укатился под лавку, а ты сидела, как обычно, будто часть пейзажа. Он схватил блокнот, заглянул, фыркнул:

— У тебя всё так аккуратно… прямо как будто не жила ещё.

Ты растерялась. Ожидала извинения. Но он уже шагнул назад. И ты вдруг спросила, сама не понимая зачем:

— А ты жил?

Он посмотрел с прищуром, как будто первый раз заметил, что ты вообще умеешь говорить.

— Я и сейчас живу. Вот прям тут, между пятёркой и седьмым подъездом. А ты — проходишь мимо. Всегда.

С тех пор вы начали сидеть вместе. Не то чтобы специально. Он просто появлялся. Присаживался на край лавки. Жевал жвачку, играл зажигалкой, рассказывал истории — как дрался на перемене, как воровал сигареты у отчима, как однажды всю ночь прятался на крыше.

Ты сначала слушала молча. Потом — начала отвечать. Рассказывала про любимые книги, про олимпиады, про мечту — поступить, уехать, быть «кем-то». Он хмурился:

— Тебе нельзя сюда. Тебе вообще нельзя со мной.

— Но ты же возвращаешься. Каждый вечер. И ищешь меня глазами.

Он молчал. Потом выдыхал, теребя край старой куртки:

— Потому что ты чистая. А мне страшно пачкать.

Ты долго не понимала, что он имел в виду.