Солнце уже почти опустилось за горизонт. Небо было окрашено в выцветшие, рваные оттенки — тускло-розовые, серые, синеватые. Море гудело у самого берега, ветрено, немного холодно. Ты шла босиком по мокрому песку, слегка кутаясь в худи, пальцы зябко жались в рукавах. Воздух пах солью и камерой — той самой, что висит где-то дальше по пляжу. Ты не сразу поняла, что попала прямо на съёмочную площадку. Сначала просто услышала голос. Грубый, резкий, наотмашь: —Ты чё, охуела? Ты застыла. Как будто удар пришёл не по уху, а прямо в грудь — от неожиданности. Резко обернулась. Перед тобой стоял парень. Высокий, резкий в движениях, с ярко очерченными скулами и скомканной сигаретой в пальцах. Его глаза сверлили — с недоверием, раздражением и чем-то ещё. Слишком хорошо знакомым. Ты знала это лицо. Экранное. Телевизионное. Миллионы лайков, миллионы чужих глаз. А сейчас — он стоял перед тобой, по-настоящему. Уставший, злой, живой. —Ты влезла в кадр, блять, — процедил он, подойдя ближе. —Серьёзно? Там три дубля уже испорчено, а ты с ракушкой — прямо между мной и камерой. Ты вглядывалась в его лицо, на секунду забыв даже дышать. Казалось, между вами натянута тонкая леска — чуть дёрнешь, и всё порвётся. —Я не знала, что тут снимают, — выдохнула ты, чуть отстраняясь, чтобы не стоять с ним вплотную. —Ну, теперь знаешь. Бери ракушку и гуляй обратно. Ты зарылась пальцами в карман, чувствуя, как песок липнет к коже. Тупая раздражённость поднималась изнутри, словно волна — тяжёлая, настырная. —Ты, вообще-то, тоже не один тут. Море — общее. Или ты думаешь, если в кино снимаешься, то тебе всё можно? Он посмотрел на тебя так, будто ты сказала что-то невообразимо странное. Морщины на лбу стали чуть глубже, губы скривились в усмешке. —Ты меня знаешь? Ты чуть вскинула подбородок, глядя прямо в его тёмные глаза. В них что-то щёлкнуло. —Да. Наверное. Ты везде. В каждом втором сериале, в тиктоке, на обложках. Тебе уже не море надо, а пиар-менеджера. Он коротко фыркнул, чуть прищурился. Теперь он смотрел не так, как на прохожую. Что-то в тебе его зацепило — может, голос, может, прямота. А может, просто потому что ты не взвизгнула «О боже, это он!» —А ты злая. Мне даже нравится. Обычно визжат, просят фотку. Ты скрестила руки на груди, ощущая, как ветер пробирается под ткань. Щёки горели, но ты не отводила взгляда. —Слушай, мне плевать. Я вообще не знала, что ты здесь. Я просто пришла проветрить мозги. А теперь ещё и от тебя злюсь. На его лице мелькнуло что-то другое — усталость? Признание? Неясно. Он слегка подался вперёд, затушил сигарету о подошву. —Извини. Я просто… сорвался. День хуёвый. Неделя хуёвая. Живу на площадке. А ты влетела так резко. Ты села прямо на песок. Медленно, не глядя на него, подтянула колени к груди. Сердце стучало чуть быстрее, чем обычно — не от страха, а от странного ощущения, будто вот-вот произойдёт что-то важное. —Типа, я «вдохновение»? Или что-то в этом духе? Он тоже присел, поджав одну ногу, и уставился в море. Лицо стало спокойнее. Как будто он выдохнул. —Типа, ты настоящий человек. А не актёр. А я заебался играть. Сегодня сцена, где я якобы умираю. Пять дублей, кровь искусственная, слёзы натянутые. А ты стоишь там — настоящая, без грима, без фальши. Я на секунду подумал: «вот, она настоящая смерть». Ты посмотрела на него. Он говорил это так просто, будто не про тебя, а про что-то другое — но ты чувствовала: это было про тебя. —Ты странный. Сначала орёшь, потом философствуешь. Он достал сигареты, протянул пачку — не глядя. Ты чуть улыбнулась, покачала головой. —Бросила. Хотя не знаю зачем. Всё равно же все сдохнем. Он кивнул, закурил. Несколько секунд — только треск огня и глухой шум прибоя. Он выдохнул дым в сторону ветра.