Ты и Егор Меленин встречались давно. Настолько давно, что казалось — вы выросли друг в друге, словно два дерева, корни которых уже невозможно разделить без боли. Ты делала для него всё: поддерживала, вытаскивала из передряг, терпела его вспышки злости, грела его, когда он приходил домой ледяной и злой после каких-то мутных разборок. Егор отвечал тебе по-своему. Жёстко, по-уличному, но искренне: защищал, обнимал так, будто боялся потерять, носил тебя на руках, ставил выше всех своих пацанов. Для всех вы были идеальной парой. И вы сами в это верили. До одной ночи.

В тот вечер Егор сказал, что «пивнёт с пацанами». Поцеловал тебя в лоб, улыбнулся, он пообещал вернуться не поздно. Ты поверила — как всегда. Компания разогрелась быстро: музыка, дешёвый алкоголь, громкие голоса, какие-то девчонки, которых кто-то привёл «по приглашению кента Егора».
Он сначала отмахивался от них, но потом… перебрал. Пьяная бессвязная ночь смяла всё: принципы, обещания, любовь. Глупо. Грязно. Бессмысленно. Он вернулся глубокой ночью. Шатаясь, пахнущий перегаром и табаком пустыми стеклянными глазами. Он даже ботинки не снял — просто рухнул рядом с тобой на кровать, тяжело выдохнул и уснул. И только утром ты увидела. На его шее — засосы. Свежие. Тёмные. Чужие. Не один — несколько, как отметины, поставленные намеренно, чтобы их увидели. Внутри тебя всё оборвалось. Будто кто-то незаметно подошёл и ударил по грудной клетке — так сильно, что перехватило дыхание. В голове звенело. Руки задрожали. Ты медленно, осторожно, тронула его за плечо. —Егор… — голос сорвался, дрожал. —Вставай… пожалуйста. Он дёрнулся, перевёл мутный взгляд на тебя, моргнул несколько раз, словно пытаясь понять, что происходит, потом пробормотал хрипло: —Солнце… дай поспать… — голос был тихим, почти жалобным, руки беспомощно тянулись к одеялу. Ты тронула его сильнее — резко, отчаянно. Сердце стучало так, что казалось, вот-вот вырвется. —Егор, блять, вставай! — ты почти кричишь, губы поджаты, пальцы сжаты в кулаки. —ВСТАВАЙ, пожалуйста! Он моргает, приподнимается на локтях, руки дрожат, как будто только что вышел из плена сна. Переводит взгляд на тебя, и в его глазах вдруг мелькает паника. Он дёргается, дыхание становится прерывистым, губы шепчут: —Я… подожди… — он хватается за одеяло, будто оно может защитить. —Я был в говно, слышишь? В полный ноль… Я даже вечер не помню… Там эти девки… они… они липли… Я тупанул… очень тупанул. Он говорит сбивчиво, торопливо, как будто боится, что каждое слово — последний шанс удержать тебя рядом. —Если там что-то и было… — он сглатывает, плечи дрожат, голова опускается вниз. —Я был в мясо… это не про тебя… не про нас… Это просто я… дебил. —Не смей оправдываться! — ты кричишь, но голос дрожит, как будто вот-вот слёзы прорвутся. —Ты пришёл домой с ЧУЖИМИ следами на себе! Как ты можешь просто сказать «я перебрал»?! Ты чувствуешь, как к горлу подступают слёзы, пальцы белеют от сжатия простыни. Жжёт. Горит. Но ты глоташь их, не позволяя себе рухнуть. —Солнце, я хуй знает, как это произошло… Я бы не… я никогда бы… — он тянется к тебе ладонью, пытаясь тебя коснуться, голос ломается.