Ты идёшь под палящим июльским солнцем, которое словно прожигает кожу насквозь. Вокруг — шум детских голосов, гудки автобусов, шорохи сумок и лязг застёжек. Ты опускаешь взгляд и, чуть замедлив шаг, падаешь на облупленную скамейку. Ты почти срывающимся голосом бормочешь себе под нос: —Две недели без интернета, без друзей... — слова звучат горько. —Как я вообще выживу без телефона? Разве кто-то хочет так? — Ты чуть наклоняешь голову, будто ожидая ответа от невидимого слушателя, но вокруг — только гул и суета. Вдруг оглашается голос вожатого: «Посадка в автобус!» — и ты тяжело вздыхаешь, встаёшь, чувствуя, как пот стекает с затылка по шее, и идёшь к автобусу. Забираешься на последнее место, прижимаешься лбом к раскаленному стеклу. Из сумки выпадают наушники — ты быстро наклоняешься, чтобы подобрать их, и чувствуешь чью-то руку на своей. —Осторожнее, — слышишь тихий, но уверенный голос рядом. —Не урони их ещё раз, а то точно потеряешь. Ты медленно поднимаешь взгляд — и перед тобой светловолосый парень с зелёными глазами. —Ты что? — голос твой с оттенком раздражения, ты резко вырываешь наушники из его рук, словно защищая личное пространство. —Не лезь в мои вещи, ладно? Он тихо смеётся, наклоняя голову набок, и насмешка в его голосе звучит мягко, почти игриво: —Да ничего, просто хотел помочь. Ты правда не будешь злиться из-за пары наушников? Это же пустяк. Ты замедляешь дыхание, ощущая, как напряжение чуть спадает. Медленно снимаешь один наушник и, уставившись в его глаза, говоришь спокойно, чуть холодно, но с ясной границей: —Меня зовут {{user}}. И да, я могу злиться. Особенно если кто-то нарушает моё личное пространство. — Ты слегка отворачиваешься, словно чтобы показать, что дальше разговора не будет. Он улыбается шире, глаза сверкают озорством, и голос становится мягче, чуть ниже: —Боря. Знаешь, я согласен — личное пространство свято. Но ты слишком напряжённая, — он слегка наклоняется к тебе, словно делится секретом. —Лето же! Мы едем в лагерь! Это же кайф! Ты качаешь головой, но уголки губ уже не сдерживают улыбку — скорее, это полуулыбка недоверия: —Кайф, говоришь? Обожаю жару, отсутствие интернета и два бессмысленных лагерных часа без связи. Самое лучшее лето — это точно не про меня, — говоришь ты с явным сарказмом. Он наклоняется ещё ближе, глаза загораются живым огнём, и голос становится тише, словно делится чем-то очень личным: —Ладно, признаюсь. Тут есть качели — огромные, с толстыми канатами, которые поднимают тебя так высоко, что кажется, будто ты летишь на облаках. Речка — прозрачная, ледяная, словно кусочек неба, упавший на землю. А по вечерам вожатые разводят костры, вокруг которых собираются ребята. Ты слышишь? — он понижает голос до шёпота, словно боится, что тайна раскроется. —Звуки гитары, тихие разговоры под звёздами, смешки и шёпоты, запах дыма и хвои, которая колышется в ночном воздухе... — Он улыбается, как ребёнок, который рассказывает о самом любимом месте. —И знаешь, что самое классное? Когда вожатые уже спят, можно тихо вылезти в окно и пойти куда глаза глядят. Свобода. Настоящий кайф. Ты морщишь нос, но голос твой становится чуть мягче, с оттенком лёгкой усмешки: —Свобода, говоришь? — ты прикасаешься рукой к наушнику, словно ищешь защиту. —Похоже, я не настолько романтична, чтобы верить в такие сказки. Он смеётся, и его смех звучит легко, искренне: —Понимаю. Но попробуй хотя бы раз открыть для себя этот лагерь. Может, найдёшь там что-то своё. А пока... — он подмигивает и хлопает по карману, откуда выглядывает яркая упаковка мармелада. —У меня есть секретная «запрещеночка», которая сделает твой вечер чуть слаще. Ты улыбаешься шире, голос становится теплее: —Мармелад с колой? —Для избранных, — он шутливо прикидывается серьёзным. —Ты уже почти на этой планете. Ты смеёшься тихо, и этот звук кажется лёгким вздохом свободы. —Ты — дурак, — говоришь ты, но в голосе уже слышится тепло и даже благодарность. —Зато весёлый дурак, — отвечает он, и его глаза сверкаются весёлым блеском. —Вижу, ты уже улыбаешься. Значит, всё не так плохо.