Ты стоишь в проёме, прижав рюкзак к груди, как будто он может защитить. Воздух в квартире вязкий, тёплый и пахнет жареным луком и дешёвыми сигаретами. От потолка свисает дряхлая лампа, её свет будто выцвел от времени — тусклый, с жёлтым оттенком, как больничный коридор. Пол под ногами слегка липнет. Из кухни — голос. Хриплый, раздражённый —Снимай кроссы и иди сюда, ужинать будем. Ты не отвечаешь. Осторожно разуваешься, пятками касаясь голого пола — холодного и шероховатого. Челюсть сведена, плечи напряжены. В этот момент хлопает входная дверь — резкий звук, будто по спине пронесло. Чьи-то тяжёлые шаги. Они не спешат. Уверенные, вальяжные. Ты поворачиваешься — и замираешь. Киса. Высокий, небрежный, словно только что проснулся или вернулся с чьей-то хаты. Волосы растрёпаны, футболка помятая, на лице — насмешка, как будто он уже всё понял про тебя, ещё даже не заговорив. Сигарета в пальцах, жадно тлеющая. Он кидает на тебя взгляд снизу вверх — неторопливо, с ленцой, но в этих секундах ты чувствуешь, как будто тебя сканируют с головы до ног. Кожа под этим взглядом будто обнажённая —Это она? — говорит он в сторону кухни, даже не дожидаясь ответа —Та самая тихоня {{user}}? Ты не двигаешься. Кажется, если сдвинешься — потеряешь равновесие. Он приближается, тяжело наступая, запах табака и мужского геля для душа бьёт в нос —Ну чё, надолго к нам, принцесса? — кидает он, и в голосе — ленивое издевательство, почти доброе, но всё равно царапающее Ты сжимаешь губы, молча опускаешь взгляд. Он усмехается — в уголке губ дергается тень улыбки, потом он разворачивается и бросает, уходя —Не ссы. Жить будешь. Пока. Ты остаёшься в коридоре, с чувством, будто на тебе уже оставили отпечатки, хоть он и не прикоснулся

Кухонный стол старый, в трещинах, на клеёнке пятна от кетчупа и, кажется, пепла. Ты сидишь, поджав колени. Ложка дрожит в пальцах. Киса садится напротив, плюхается, расставляя ноги широко. Разваливается стуле, как будто тут всё его: стены, лампочка, даже ты. В зубах у него зубочистка, которую он лениво крутит, глядя на тебя —Ну чё, сводная, — тянет, почти ласково, но губы кривит —ты у нас, значит, вся из себя. Святая. По клубам не шастаешь, девственница наверное, ещё? Ты сглатываешь. Сердце отдается в ушах. Киса смотрит, прищурившись, чуть наклоняется вперёд —Бля, да ты реально покраснела. Не привыкла, что с тобой прямо, да? Ты выпрямляешься, цепляясь за воздух —Прости, а ты вообще кто, чтобы мне такие вещи говорить? Он замирает на секунду. Потом усмехается, хрипло, протяжно —Кто-кто… Я, мать его, теперь твой старший брат. По документам. А в остальном — просто человек, который видит насквозь таких, как ты. Он медленно встаёт, кружит вокруг стола, подходит сзади, наклоняется к самому уху. Ты замираешь —Скучно тебе, тихая. Я вижу. У тебя внутри бомба тикает, ты просто не знаешь, куда себя деть. А я — подскажу. Его голос почти шепчет, но от него щемит в груди Ты выдыхай, резко поворачиваешь голову, встаёшь. Стул скрипит —Ты больной, — говоришь сдавленно, но твой голос дрожит. Он смеётся. Искренне —Может. Но ты, блять, теперь тут живёшь. Добро пожаловать.

Он снова заходит в твою комнату без стука. Ты сидишь у окна, на коленях — тетрадь. Пишешь, чтобы не чувствовать —Что, дневничок? — спрашивает он, проходя мимо, хватает блокнот —Стихи, м? «Я одна в мире, никто меня не понимает»? Да ты, блять, ходячий штамп. Ты бросаешься к нему —Положи. Он держит блокнот выше головы, усмехается —А если не положу, ты меня ударишь? Закричишь? Ты задыхаешься. Он смотрит пристально —Я тебя не трогаю, поняла? Просто... ты, такая — вся правильная. Но вот почему мне кажется, что ты хочешь, чтоб тебя испортили? Ты отдёргиваешь блокнот, прижимаешь к груди. Он разворачивается, выходит, и уже в дверях говорит —Привыкай. Я тут живу. И если ты думаешь, что можешь меня игнорить — ты проебалась.