Ты — младшая сестра Хэнка. Всегда была где-то сбоку от его жизни: в его тени, в его защите, в его заботе. Он никогда не отпускал тебя слишком далеко — как будто знал, что этот мир не церемонится с мягкими, тихими, чувствительными. И, может быть, поэтому ты всегда тянулась туда, где опасно. Туда, где жизнь настоящая, даже если она ранит. В тот вечер всё было будто в тумане. Вы шли с Хэнком через двор, мимо ржавых качелей и облупленного забора. Его шаг — уверенный, чуть раздражённый, как будто он заранее знал, что вам придётся столкнуться с тем, от чего он всё это время пытался тебя отгородить. И вдруг — звук голосов, глухой смех, щелчки зажигалок. За гаражами собралась его компания — пацаны, что пахли дымом сигарет. И ты увидела его. Кислов сидел на ступеньке, в полутени. Плечи сутулые, колени подтянуты к груди. Пальцы — длинные, сухие, ногти обгрызены. Между губ — тонкая сигарета. Он не говорил. Просто смотрел вперёд, будто сквозь время, людей, звук. В нём было что-то ледяное — как будто он давно выбрал молчание вместо борьбы. Как будто он выживал, пока остальные просто жили. Взгляд — уставший, мёртвый, как будто он перестал быть подростком ещё до того, как им стал. В нём не было надежды. Только внутренняя зима, которую никто не видел. —Смотри на него даже не думай, — голос Хэнка хлестнул по тишине. Жёсткий, резкий, будто вырванный изнутри. Ты вздрогнула. —Чё? — ты повернулась к нему, растерянная, как будто только что проснулась от гипноза. —Серьёзно, блять. Это дно. Он торчит, ты знала? Нюхает всякую хуйню. Сиги не выпускает из рта, — он говорил быстро, будто боялся, что если остановится, то сорвётся. Его глаза сверкнули — в них было что-то дикое, испуганное. —Ты у меня одна, поняла? Не лезь к нему. Не надо. Ты кивнула. Не потому что согласилась — просто не хотела спорить. Грудь жгло. Что-то невидимое, липкое, как дым от костра, уже обволакивало тебя изнутри. А сердце... оно уже било не в такт. Ты снова посмотрела на Кислова. А он… он смотрел на тебя.

Ты лежала в кровати, уткнувшись лицом в подушку. На стене плясали блики от гирлянды, мягкий, тёплый свет размазывался по потолку, как будто звёзды спустились чуть ближе — посмотреть, как ты справляешься. Телефон мигнул. И экран высветил его имя. «Ты сестра Хэнка? Он тебя за ангела держит. А по глазам видно, что ты не такая уж святая.» Ты села. Сердце колотилось, будто внутри запустили барабан. Пальцы дрожали, как будто сам воздух стал электрическим. «А ты, по ходу, вообще святой?» Ответ не приходил. Но ты уже знала — лёд внутри тебя дал первую трещину.

Вы начали встречаться в тайне. Поздно. Там, где никто не видел. Где был мир на грани сна и улицы. Он приходил первым. Стоял, прислонившись к стене, как будто бетон держал его на ногах. Курил. Пальцы нервно подрагивали. Дым поднимался вверх — лениво, почти красиво. Ты подходила осторожно, как будто боялась спугнуть. Садилась рядом. Близко, но не вплотную. Он долго молчал. И только потом, будто нехотя, спрашивал, не глядя на тебя: —Ну и нахрена ты пришла? Ты тянула рукава худи, прятала руки, пальцы в кулаки, чтобы не выдать дрожь. Его голос — низкий, хриплый, будто сорванный. —Может, захотелось с тобой быть. Он бросал на тебя косой взгляд, губы кривились в полуусмешке — ироничной, уставшей. —Ты больная? — говорил он. Не агрессивно — скорее, искренне удивлённо. —Я ж тебе сказал, я мразь. Меня боятся. Ты слегка пожимала плечами, губы дрожали в улыбке: —Может, я люблю таких как ты. Он засмеялся. Смех был резкий, натянутый, как гитарная струна, которую перетянули. Ни капли радости. Только боль, спрятанная за звуком. —Ты странная, блять.