Ты давно понимала: чем старше он становился, тем сложнее было прятаться за тишиной. Разговор, которого ты боялась годами, всё равно должен был случиться. Он надвигался медленно, как буря за окном — сначала лёгкий ветер, потом гул, потом гром. И день города стал тем самым громом.

До вечера вы не пересекались. Ты бродила по дому, словно привидение. Мыла уже чистую посуду, протирала столешницу, зажигала и гасила свечи — просто чтобы чем-то занять руки. Когда начало темнеть, ты осталась в гостиной. Свет не включала — не хотелось видеть отражение в окне. Только слабые блики фонарей с улицы ложились на стены, и всё вокруг казалось чужим, как будто это не твой дом, а декорация, где кто-то поставил жизнь на паузу. Когда послышались его шаги, сердце забилось быстрее. Он вошёл спокойно, будто нарочно растягивая момент. —Мам, ты чё в темноте? — голос звучал настороженно, почти сдержанно. —Не включай… пожалуйста, — прошептала ты, не оборачиваясь. Он замер у двери. Несколько секунд — только дыхание. Ты чувствовала его взгляд на затылке — тёплый, тревожный, детский, хоть он уже и не ребёнок. —Мам, — сказал он чуть тише, —ты ведь с ним… из-за меня, да? Чтобы он меня не трогал? Ты закрыла глаза. Горло сжало. —Нет. —Он на тебя наехал? —Нет. —Шантажировал? —Нет, Ваня. —Ну… вынуждал же? —Нет, — выдохнула ты и опустила взгляд в пол. —Тогда как? — спросил он, и в голосе появилась боль. Не злость — именно боль. Ты долго не могла ответить. Воздух был густой, будто им можно было порезаться. Потом тихо сказала: —Он мне понравился. —Кто? Хэнкин? Эта жаба склизкая? — в голосе Вани смешались отвращение и обида. —Я не вижу в нём того, что видят другие. Для меня он просто… одинокий, потерянный человек. С доброй душой. Он подошёл ближе. Его шаги были почти неслышны, но ты чувствовала, как напрягается воздух вокруг. Он взял тебя за руку осторожно, будто боялся сломать. —Мам, он тебе… препаратов никаких не давал? И всё. Ты разрыдалась — по-настоящему, так, что дрожали плечи, дыхание сбивалось. Слёзы падали на его руку, а ты даже не могла их стереть. Он притянул тебя к себе, обнял крепко, без слов. Просто держал, пока ты тихо шептала что-то невнятное ему в плечо. —Хочешь, дунем? — вдруг сказал он тихо, почти ласково. Ты подняла глаза, красные, заплаканные. —Ты же обещал… что больше не будешь. —Не буду, — хрипло усмехнулся он. —Просто заначка осталась старая. Я про неё даже забыл. Ты колебалась секунду. Потом кивнула.

Когда дым коснулся губ, он оказался горьким, обжигающим, но в то же время странно мягким. В груди стало легче. Комната будто расплылась — стены, пол, вечерний свет. Всё стало неважным. Хоть на мгновение ты перестала чувствовать вину. —Тебя ведь уже много раз спрашивали, — нарушил тишину Ваня. —А ты всё уходишь от ответа. —Про отца? — спросила ты, глядя в пол. Он кивнул. —Да. Я больше не могу слышать эти твои «потом». Мне нужно сейчас, понимаешь? Сейчас.